В районе универмага становилось опасно — с тыльной стороны здания тоже начали падать снаряды. Но, взглянув на тибетцев, Юрий не заметил на их лицах ни тени страха или волнения. В этом было что-то противоестественное. Как в выступлениях факиров, способных, не чувствуя боли, протыкать свое тело огромными иглами.
Из-за канонады Шадрин не сразу различил шум моторов. Он заметил эскорт, только когда за тяжелыми мотоциклами показался бронетранспортер. Следом двигался черный «Хорьх». Пара мотоциклов с пулеметами замыкали кортеж.
Чувствуя, как колотится сердце, Юрий расположился удобнее и положил палец на спусковой крючок фауста. Надо попасть в мотор «Хорьха». Сейчас, когда автомобиль поравняется со зданием универмага…
Еще немного…
Еще…
Юрий стиснул зубы и задержал палец, уже готовый нажать на спуск. Откуда-то из бокового переулка наперерез эскорту выполз «тигр», следом — два бронетранспортера. Танк направил ствол пушки прямо на черный «Хорьх». Эскорт остановился — никто из охраны даже не попытался выстрелить. Из бронетранспортера-перехватчика посыпались солдаты в камуфляже.
Они бросились к «Хорьху», но тот, кто был внутри, уже сам открыл дверь. Юрия отделяло от автомобиля чуть более двух десятков метров, так что он относительно хорошо мог видеть партайгеноссе.
Физиономия невыразительная. Зато знакомая по десяткам фотографий.
Борман отнюдь не казалась испуганным. Вместе с окружившими его солдатами заместитель фюрера направился в сторону чужого бронетранспортера — эсэсовская охрана равнодушно за этим наблюдала.
«Уйдет!» — подумал Юрий и снова склонился к прицелу фауста.
Старик схватил его за плечо:
— Это бессмысленно — нас уничтожат за секунды!
— Мне все равно, — пробормотал Шадрин и вдруг ощутил ладонь тибетца на своем затылке. В глазах потемнело.
Когда он снова смог видеть, бронетранспортер эскорта догорал посреди улицы. Рядом валялись мертвые мотоциклисты. Колонна, увозившая с собой Бормана, была уже далеко в переулке.
— Это они сами, — вздохнул «генерал». — Мы не сделали ни единого выстрела.
— Вы дали ему уйти… — пробормотал Юрий, медленно поднимаясь на ноги.
— Я спас вам жизнь. Ничего нельзя было сделать. Люди Запада нас опередили.
— Считаете меня идиотом? — Шадрин повернулся к старику, но пальцы его продолжали скользить вдоль подоконника. Хорошо, что тибетец стоит так близко…
Есть! Нащупал.
— Вы не правы, юноша…
Фраза осталась незаконченной. Юрий прижал кусок стекла к артерии на шее «генерала»:
— Не надо меня гипнотизировать! Я ведь все равно успею раньше!
— Вы удивительно предсказуемы, — улыбнулся старик.
— Бросить оружие! — приказал Шадрин.
Тибетцы повиновались. Они были так же спокойны, как и прежде. Словно исполняли самую будничную работу.
Левой рукой Юрий вытащил пистолет из кобуры старика, но стекло не опускал. Кто знает, успеет ли он выстрелить больше одного раза. Он сомневался, что единственной пули хватит, чтобы уложить «генерала».
— А сейчас все останутся, а мы вдвоем пройдем к «Опелю»!
— И что дальше?
— Дальше наши дорожки разойдутся.
— Не выполнено задание Махатмы Сталина. Даже если вы выберетесь, что расскажете своим?
— Правду.
— И кто этой правде поверит?
— Могу прихватить вас с собой, в качестве доказательства.
Юрий слегка подтолкнул старика к выходу, но тот и не думал сопротивляться. Остальные монахи были неподвижны, как изваяния.
— Если бы я хотел вам вреда, я бы давно его причинил, — мягко заметил «генерал».
Шадрин вдруг почувствовал, что кусок стекла начинает быстро нагреваться в его пальцах. А рука с пистолетом, прижатым к телу старика, немеет — будто опущенная в ледяную прорубь.
Он так и не успел ни на что решиться. С криком выронил стекло. Из бессильно повисшей левой руки вывалился пистолет. Юрий попятился, глядя на покрасневшую ладонь.
— Скоро появятся волдыри, — с усмешкой уточнил «генерал». — А хотите, кожа обуглится?
Шадрин заорал от жуткой боли, согнулся… Сунул кисть под мышку. Затряс ею в воздухе. Только это не помогло. Руку словно сжигал невидимый огонь. Красные волдыри лопались, V сливаясь в сплошную открытую рану…
Потом отпустило. Так же неожиданно.
Юрий прислонился к стене и ненавидяще посмотрел на «генерала»:
— Чего вы хотите?!
— Чтобы вы спокойно меня выслушали. — Во взгляде старика не было злобы. Мягкая отстраненность и легкая скука, словно он перечитывал давно знакомую книгу. — Кстати, руку можно вернуть в исходное состояние. Еще подумают, будто мы вас пытали.
Шадрин потрясенно смотрел, как молодая розовая кожа затягивает раны.
— Я был достаточно убедителен? — равнодушно поинтересовался «генерал». — Больше не стоит терять время на пустяки. — Он указал Юрию на обломок внутренней стены: — Присаживайтесь. Мы ведь обещали вам помочь. И мы это сделаем.
— Ясно, за что вас любил Гитлер.
— Перестаньте. Детский лепет. Вы ведь — воин. И выполняете серьезное задание вашего вождя.
— Борман ушел.
— Что такое Борман? Мешок с золотом… Но разве золото — главное? Это лишь средство. Мы поможем вождю Сталину добиться большего. Куда большего, чем стоит Борман со всеми его миллиардами.
— А конкретнее? — Шадрин внимательно смотрел на старика. В чем подвох?
— Вы вернетесь в Москву, расскажете то, что видели. И передадите одну древнюю реликвию. Предназначенную лично Махатме Сталину. Это и будет залогом нашего союза.
Юрий криво усмехнулся. Лично Сталину? Какую-то побрякушку?..
— Боюсь, я не скоро окажусь в Москве… Проще выслать по почте!
«Генерал» сухо кивнул:
— Почтальона я уже нашел.
* * *
Остаток дня Юрий провел в убежище. Его доставили и разместили в прежней комнатушке.
Ничего не изменилось. Кровать была такая же удобная. И лампочка горела, несмотря на отсутствие электричества в Берлине. На тумбочке у кровати имелись свежие газеты — одна немецкая, на плохой серой бумаге, пара шведских и одна швейцарская — еще пахнущая типографской краской.
«Как их доставляют?»
Еще одна загадка.
Пока он изучал прессу, молчаливый монах принес большую тарелку картошки с тушенкой. На десерт — пару яблок и настоящий цейлонский чай. Такого Юрий давно не пробовал. Выпил и попросил еще кружку.
Ему не отказали.
О нем заботились — почти как о дорогом госте. Но теперь он особенно остро чувствовал себя в тюрьме. В комфортабельной тюрьме…
Посуду унесли. С ворохом газетных листов он завалился на кровать. Пробежал взглядом по строчкам на немецком. Буквы расплывались. В мыслях было другое.
