Корабль скрылся в сыром мареве. Лодка вскарабкалась на крутой вал, похожий на движущуюся гору, зависла на гребне и провалилась в пропасть меж исполинских водяных стен. Грохот шел, мерещилось, отовсюду и ниоткуда. Ханно у рулевого весла только и мог, что постараться не дать тросу запутаться или перерезать кого-нибудь пополам.
— Гребите! — орал он. — Гребите, гребите!.. Людей было можно и не понукать — они налегали на весла изо всех сил, без устали вычерпывали воду, которая стояла в лодке по щиколотку, если не выше. Чудовищная сила подхватила их, завертела, из тумана вырос самый настоящий водопад, взорвавшийся у них над головами. А когда они вновь обрели способность видеть, оказалось, что их отбросило обратно к кораблю. Тут они просто не успели ничего предпринять — лодку с маху ударило о корпус. Доски, взвизгнув, лопнули, гвозди вылетели, и она распалась на части.
Пифеос с борта беспомощно наблюдал, как гребцы, очутившиеся в воде, молотят руками и ногами, пытаясь выплыть. Одного из них бросило на обшивку с такой силой, что череп треснул, и тело мгновенно ушло в глубину.
— Бросай канаты! — приказал Пифеос, а сам, не тратя времени на разматывание бухты, выхватил нож, откромсал полоску от провисшего паруса, перебросил ее через борт.
Полоска в мгновение ока исчезла в тумане и пене, и ни один из тех, кто барахтался в воде, то появляясь, то исчезая, ее не заметил. Отчаянными знаками Пифеос показал, чтоб ему перебросили еще и канат. Не выпуская полоску из левой руки, хоть она и была надежно закреплена, он свесился за леер и, напрягая все силы, правой рукой раскрутил канат, как погонщик волов свой бич. Теперь те, кого можно было спасти, видели его, — не считая, конечно, тех минут, когда корабль поднимало на гребень и Пифеоса захлестывала волна. Мимо пронесло кого-то из гребцов — Пифеос метнул канат ему прямо в лицо. Со второй попытки тот ухитрился поймать снасть, и моряки втащили его на борт.
Третьим спасенным оказался Ханно, так и не выпустивший свое весло. Затем силы оставили Пифеоса, он кое-как с помощью матросов вполз обратно на палубу и рухнул рядом с финикийцем. Желающих повторить подвиг Пифеоса не нашлось, да и различить в волнах больше никого не удавалось. Ханно шевельнулся и произнес, стуча зубами:
— В каюту! И ты, и те двое. Иначе стужа прикончит нас. В здешнем море мы не продержались бы и десяти минут. — Попав в укрытие и раздевшись, они растирали себя полотенцами, пока кровь не потекла по жилам сызнова, и плотно закутались в одеяла. — Мой друг, ты был великолепен, — похвалил Ханно. — Вот уж не думал, что ты, ученый человек, способен на такое. Сложения ты крепкого, и все же…
— Я и сам не думал, — отозвался Пифеос безжизненным голосом.
— Ты спас нас, пусть немногих, от последствий моего безумства.
— О безумстве нет и речи. Кто мог предугадать, что море при полном безветрии разбушуется так быстро и так неистово!
— Как это могло случиться?
— Демоны, — буркнул один из моряков.
— Нет, — ответил Пифеос. — Вероятно, следствие мощных атлантических приливов, когда их зажало в проливе, запруженном островами и рифами.
Ханно выжал из себя смешок:
— По-прежнему философствуешь?
— У нас осталась всего одна лодка, — заметил Пифеос. — И удача может нам изменить. Молите богов о помощи, ребята. Если хотите, конечно. А я намерен поспать…
И он опустился на свой тюфячок.
Корабли уцелели, хотя один не уберегся — чиркнул по скалам так, что разошлись швы. Когда туман приподнялся и море чуть-чуть успокоилось, гребцы привели все три судна к высокому острову, где нашлась безопасная якорная стоянка с пологой прибрежной полосой. При низкой воде здесь можно было развернуть ремонтные работы.
Поблизости жили несколько рыбацких семей. Нечесаные, одетые в шкуры, они держали мелкий скот и корпели на крохотных огородах. Их жилища представляли собой просто-напросто ямы, вокруг которых возвели стенки из наваленных всухую камней, а поверх уложили дерновые крыши. В первые дни туземцы разбегались и наблюдали за пришельцами с опаской, издалека. Пифеос распорядился выложить на земле разные товары, и они пугливо вернулись подобрать дары. После этого греков стали приглашать в гости.
Что и обернулось к лучшему: с запада налетел ураган. Корабли едва укрывались за замыкающими узкий залив утесами, а на самом острове шторм бушевал беспрепятственно дни и ночи напролет. Ветер валил с ног самых сильных мужчин, и даже под крышей приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга сквозь неумолчный грохот. Валы, по высоте превосходящие крепостные стены, бились о скалы, взлетая каскадами брызг.
Многотонные камни срывались со своих мест, земля ходила ходуном. А воздух стал солено-пенным, секущим кожу и слепящим глаза. Казалось, весь мир провалился в первобытный хаос.
Пифеос, Ханно и их товарищи жались друг к другу на сухих водорослях, устилающих грязное дно мрачной пещеры. В очаге слабо посверкивали рыжие угли. Они почти не грели, зато испускали едкий дым. Пифеос, как и остальные, выглядел тень тенью и, казалось, шептал, хотя говорил громко:
— Сперва туман, а теперь эта беда. Ни воды, ни земли, ни воздуха — все смешалось, впору обзаводиться жабрами. А дальше к северу, по-видимому, только Великий лед. Думаю, мы добрались до самой границы жизни. — И все-таки его голова гордо приподнялась. — Но границ нашего поиска мы еще не достигли.
Следуя морем на восток, в четырех днях плавания от северной оконечности Претании, экспедиция обнаружила еще одну землю. Здесь скалы поднимались из воды так же круто, но за чередой островов пряталась большая бухта. На берегу бухты жил народ, встретивший пришельцев по-доброму. Туземцы не принадлежали к кельтским племенам, были выше и светлее, а их язык напоминал германский, с которым Ханно слегка познакомился в прежних путешествиях; вскоре он достаточно освоился с местным наречием, чтоб его начали понимать. Образ жизни туземцев, их железные орудия и инструменты были сродни кельтским, однако вскрылись и отличия, причем значительные: здесь исповедовали более трезвые верования, не столь пронизанные страхом перед потусторонними силами.
Первоначально греки полагали задержаться здесь ненадолго, расспросить о близлежащих странах, взять на борт свежие припасы и двигаться дальше. Но пребывание затянулось: изнурительный морской труд, опасности и потери вымотали их, а туземцы относились к гостям не только по-дружески, но и с восхищением. По мере освоения языка отношения стали просто превосходными, моряки принимали участие во всех делах общины, охотно делились воспоминаниями и песнями, шутили и веселились. Женщины вели себя более чем радушно. И никто не понуждал Пифеоса поднять якоря и не спрашивал, отчего он не торопится это сделать.
