― Я сказал, ― Гарри не сделал ни малейшей попытки отодвинуться от возвышающегося над ним Малфоя, ― оставь ее в покое. Не доставай ее.
― Ну, что тебе сказать? ― Драко рассмеялся ему прямо в лицо. ― Если мне скучно — мне скучно.
Гарри сжал кулаки. Рон торопливо вклинился между ними.
― Отвали, Малфой!
Драко посмотрел мимо него. ― Что, не нравится, что я могу сделать с ней все, что мне взбредет в голову, а, Поттер?
― Заткнись.
― Все, что мне захочется, ― медленно повторил Драко.
Рон обернулся и перехватил занесенную руку Гарри.
― Брось, Гарри! Этот урод не стоит того!
― Если ты когда-нибудь… ― прорычал Гарри, хмуро уставившись на слизеринца из-за плеча Рона, ― Клянусь, Малфой, ты об этом пожалеешь.
― Ой-ой-ой, ― засмеялся тот. ― Кажется, у меня проблемы.
― Я тебя предупредил!
Драко помотал головой, и его улыбка слегка поблекла. ― Вам пора бежать, девочки, ― сказал он, отходя от Гарри и Рона. ― Надеюсь, я никогда больше не увижу вас в коридоре прямо перед отбоем.
― Я сказал, ― крикнул Гарри ему вслед. ― Только попробуй!
Поворачивая за угол, Драко облизнул губы.
― Долбаные грязнокровки омерзительны, ― донесся его голос, усиленный эхом. ― Но чего не сделаешь, чтобы достать тебя, Поттер.
Звон серебра и вниз, к земле.
У Драко все тело было в рубцах. Отец бил его не каждый день, но иногда, ночами, почти каждую ночь, Драко приходилось, съежившись, забиваться в угол.
Люциус Малфой был ослепительно красив: ему вслед оборачивались на улицах, при виде его сердца ускоряли бег, в горле пересыхало. Он был всем, чем стремился быть Драко, всем, чем он не был. Никчемный ребенок, постыдный отпрыск. Он не заслуживал права носить фамилию Малфой, потому что Малфой — это не просто имя. Это право на чертово величие.
Когда Драко было четырнадцать, он приехал домой на Рождество. Радость была недолгой — матери не оказалось дома. Отец заставил его три часа практиковаться в заклинаниях, а потом отправил в постель. Драко хорошо запомнил ту ночь: он не спал, читал при свете палочки, вздрагивая всякий раз, когда слышал стоны Люциуса, трахавшего этажом выше какую-то очередную ведьму. На вопрос, почему это была не его мать, та, с которой он спал прошлой ночью, отец впечатал его лицом в стену. Кровь хлестала из раны на голове, а он всхлипывал:
«…простипростиотецпрости…»
Люциус пускал в ход кулаки, чтобы научить сына искусству разрушения. Играй, уничтожай, выигрывай. Это игра, говорил он. Каждый синяк или царапина учили — не задавай вопросов, забудь о совести, живи и продолжай традиции Малфоев. Отец показывал, натаскивал. Драко усваивал и ненавидел, не зная зачем, но принимал, все, до конца, потому что так должен делать Малфой.
Об остальном он не знал. Но однажды ночью услышал крики и бросился вниз. Громкие, жалобные крики, оглушающие, пронзающие мозг. Мать звала его, умоляла придти, остановить кровь, унять боль, удержать отца. Оказалось, тот часто бил ее, иногда — потому что у него было плохое настроение, или же ему так хотелось. Люциусу это нравилось. Его это заводило, блин. Драко сел на ступеньки и попытался занять голову, чтобы заглушить крик. Вспомнил песню и заорал ее про себя. Громко, еще громче, чтобы не слышать. Эту песню пела ему в детстве мать. О магии, о любви… любви… и семье. Малфои — вот так семья, думал он. Добро пожаловать в семейку. В такую ослепительно крутую, блин, берегите глаза.
А потом он ударил. Как-то ночью мать выпала из комнаты, скатилась по лестнице и осталасьнеподвижно лежать внизу, избитая. И Драко закричал. Заорал на отца. Он все бежал, бежал, и бежал, и наконец ударил с такой силой, что в глазах потемнело, а отец рухнул лицом в пол. «Он что, умер, — спросил себя Драко, — раз лежит вот так. Неужели я надеюсь, что он умирает?… Неужели я мечтаю, чтобы он был мертв? Я что, хочу этого»? Хотел ли он? Может да, а может, нет… Остаток ночи помнился смутно. После того как отец поднялся, заорал, ударил, приложил проклятьем.
Для Люциуса настали темные времена. Драко знал, как не знать? Он ненавидел отца, но тоже носил фамилию Малфой. Они оба были Малфои. Драко бы никогда не присоединился к другой стороне, ни к какой другой, и меньше всего — к Дамблдору. Если таковы правила — он будет им следовать: станет Пожирателем Смерти, будет жить и дышать этим, украдет у отца и станет в десять раз лучше него. В конце концов, это игра. Все — для победы. Драко всего лишь хотел быть таким, как отец, превзойти его, сыграть в его игру, уничтожить Люциуса и победить.
А прошлым летом, после школы, и мать сказала ему. Она плакала, Драко помнил ее слезы, и часами думал о том, почему. Он не притворялся, что горюет. Сидел в спальне и читал книги. Одна была о мальчике, который участвовал в войне, другая — о человеке, который войну развязал. Прочитав главу, Драко останавливался проверить — может, он ощущает хоть что-то? Но нет. Он заметил в себе лишь растущее чувство вины. А еще была злость: как получилось, что он настолько исковеркан человеком, которого считал эталоном чистоты? Чистый Гребаный Малфой, что бы это ни значило, чему бы его ни учили по этому поводу. Всем этим важным вещам. Важным для него, для Драко. А мальчик в книге был плохим. Он убил друга, убил врага, убил себя, и Драко знал, что это его точная копия. Как в зеркале.
Убить любого, убить себя. Он дошел до того, что стал ненавидеть жизнь. Зачем он заставлял себя, подталкивал, до ран, до крови, если ничто и никогда не устроит единственного человека, для которого он никогда не будет достаточно хорош для… Хреновое оправдание для жизни… дерьмо… дерьмовая вера в истинное зло, когда жизнь не такая, не для него… ЭТО НЕ ДЛЯ НЕГО. Придет время — и он плюнет на могилу отца, потому что с него достаточно, в нем самом уже достаточно… в нем теперь больше от Малфоя, чем когда-либо было в отце, потому что он ЖИВ.
Драко чуть ли не ощущал это на вкус. Наконец-то, после стольких лет, он полюбил отца. Чувство было странное — новое, почти забавное. Драко Малфой любил отца. Он очень сильно любил его мертвым.
* * *
Он внезапно проснулся в тишине. Дерево за окном, все еще оранжевое, усыпанное хрусткими умирающими листьями, нависало над ним в зеркале. Грязное стекло, в пятнах, в отпечатках рук, ног, задниц, многочисленных и горьких совокуплений. Палочка в руке, готова, нацелена, ждет… с ненавистью. Все привычно, все на своих местах: мантии аккуратно сложены, метла убрана. Все было как всегда, и он лежал, дрожа, потея, тяжело дыша в темноте; потом глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Драко не стал закрывать глаза, потому что боялся опять заснуть. А спать он больше не мог. Во всяком случае, не сегодня.
