не слышат камень. А люди могут и то, и другое. Если научить. Червь обостряет чувства, и ты… осязаешь темноту, не слепнешь в ней. Можешь идти на звук, находить путь и можешь слышать тех, кто живет в лабиринтах. Жрецы спускаются в подземелье, что-то там ищут и каждый раз берут с собой раба. Я не знал, что они хотят найти. Мы бродили будто совсем без цели в темноте, а потом однажды я услышал дыхание. У подземных тварей дыхания нет — это слизни, черви, слепые змеи и чудовища тьмы. А я услышал жизнь. Я лишь однажды до этого слышал жизнь, когда заблудилась Тали. Услышал её дыхание и вышел к ней, когда она спустилась уже на третий ярус. Ещё немного — и её бы разорвали, но я услышал, успел отыскать. Тут было похоже: чьё-то дыхание и слабый стук сердца, но главное — я слышал,
как надо идти. Когда мы достигли цели, то увидели на полу человека, лежащего в какой-то липкой луже. Он был наг, словно огромный младенец, скулил и ничего не понимал. Но жрец, которого я сопровождал, был доволен. Очень доволен. Склонился над ним, достал покрывало, и тут я увидел, что у человека нет ни бровей, ни ресниц, ни волос… Фимиам притупляет чувства. Жрец не понял, что я догадался. Он склонился над нашей находкой и выпустил меня из виду. К рабам хозяева Миаджана относятся без опаски, мы всегда покорны, неспособны на бунт. Мне не было страшно. Но я знал, что в катакомбы уходят двое и больше двух не выходят… Это закон подземелий.
Нелани придвинулась к нему, осторожно взяла за руку:
— Что стать с жрец? Ты убить его?
— Их. Да. Когда хозяин повернулся спиной, я достал меч и отсек ему голову. А потом и то… существо прирезал. С хозяина снял перстень, забрал кисет с фимиамом, поднялся на поверхность, отыскал сестру и увёл её в подземелья.
— Сингур, — шианка погладила его по лицу. — Все поназад.
— Позади? — улыбнулся он.
— Да, поназад.
— Не думаю. Меня ищут. Эти ваши верные слуги. И Миаджан не отпустит просто так. Времени всё меньше. Нужно спрятать Эшу, придумать, как ей жить. Она не умеет быть свободной. Одна пропадет. А назад в Миаджан… не хочу ей такой судьбы.
— Ты ведь сказать не всё, да, Сингур? — вдруг спросила женщина. — Не всё сказать. Как ты выйти из-под земля?
— Меня вывели, — он отвел глаза. — Тали вывела.
— Та, который заплутать?
— Да. Она однажды не вернулась из катакомб. Ушла с другой женщиной. И обе пропали.
— Сбежать? Как вы? — оживилась Нелани.
— Нет. Из Миаджана нельзя сбежать, Тихая Вода. Они погибли. Их сожрали твари, которые живут в темноте. Иногда они поднимаются с нижних ярусов.
— Но ты смочь! — возмутилась Нелани. — Ты смочь сбежать! Почему же их сожрать тварь?
— Я смог сбежать, потому что убил жреца. Жреца и того… которого нашёл. Подземелье насытилось на время. Оно было довольно, я чувствовал… Эша не хотела идти, она испугалась меня. Она вообще постоянно меня боится, будто я чужой ей, и она не знает, чего от меня ждать. Я силой утащил её под землю. Мы бежали через лабиринт, я слушал камни, останавливался иногда, чтобы перевести дух. Темнота там стала… такой вязкой, звуки сделались глуше. Фимиам будто прекратил действовать, движение камней слышалось всё хуже. Я решил уже, что не найду выход, да ещё Эша висла на руках, упиралась. А у меня голова кружилась от духоты и от фимиама, сердце едва стучало. Подумал, что всё: сейчас свалюсь, и эта дурочка останется одна в темноте. А потом увидел Тали. Она подошла, взяла меня за руку и повела за собой. Я боялся заговорить: в подземельях лучше молчать. Просто держал её ладонь, гладил пальцы. Но Эша вдруг совсем сделалась не в себе, начала вырываться, а потом потеряла сознание. Я взял её на руки, из-за этого пришлось отпустить Тали. Тогда она пошла впереди и иногда оборачивалась — убедиться, что я не отстал. Мы шли долго, делалось всё тяжелее, и воздуха всё меньше. Потом Тали остановилась перед невысокой дверью, повернулась ко мне и улыбнулась. У неё были красные зубы. Я подумал: хорошо, что Эша этого не видит. А Тали исчезла. Я же просто вышел через дверь и оказался на окраине поля далеко отсюда, в Вирге. Вот и всё.
Нелани встала, взяла со стола кружку с вином и протянула её собеседнику:
— Пить.
Он послушно выпил до дна. Вкуса по-прежнему не почувствовал, лишь ощутил едва уловимую сладость. Зато тело уже не казалось таким тяжёлым и неповоротливым, как после пробуждения.
— И есть, — шианка протянула ему инжир с куском сыра.
Сингур снова подчинился. Съел и то, и другое. Надо есть, она права. Даже если не чувствуешь вкуса еды, есть надо.
— Я вот что думать, — сказала женщина, задумчиво рассматривая собеседника. — У тебя — слишком много долг перед я. А жить тебе остаться совсем чуть, если ты не врать, чтобы не платить.
— Я не вру, — успокоил её собеседник.
Нелани хмыкнула, встала и повела плечами, давая рубашке соскользнуть к локтям и затем — к ногам. Изящно перешагнула складки ткани, подошла к мужчине, положила ладони ему на плечи и судорожно вздохнула, когда его руки легли ей на талию.
— Я вернуть тебе немного сила… — протянула шианка, усаживаясь Сингуру верхом на колени.
— Когда я умру, похоже, ты не сразу меня похоронишь, — усмехнулся он.
— Если умереть под я, то не сразу, — кивнула она и сладко застонала. — Не сразу…
* * *
В лицо что-то коротко кольнуло, а следом за этим по телу хлынула леденящая волна. Стиг почти не почувствовал, как клинок саворрийца полоснул его попрёк груди, и совсем не почувствовал, как упал на камни мостовой.
Перед глазами повисла темнота.
Последнее, что он успел услышать, — предсмертный хрип Аяту и испуганный вскрик Энаи. После этого звуки исчезли, а Стиг провалился в чёрную бездну.
Он не мог пошевелиться, не мог разомкнуть губ, он даже не понимал — лежит или стоит, не чувствовал телом горячих неровных камней мостовой, не чувствовал жарких лучей солнца, не чувствовал дуновения ветра. Будто был ничем среди нигде.
Вот только разум его не угас, не растворился в темноте, как тело, его со всех сторон обступили тишина и мрак.
Наверное, в этом чёрном безмолвии мысли должны были успокоиться, а на смену ярости и растерянности прийти умиротворение. Но не к Стигу. Он отчаянно ждал, когда почувствует
