человечьей плоти.
– Самые древние саги, что мне удалось найти, – говорил шаман, пока они поднимались по пологому склону к вершине фьорда. – Утверждают, будто этих тварей создали…
– Дай угадаю, – с улыбкой перебил его Аудун. – Боги?
– И все же ты не всезнайка, – хмыкнул шаман. Он ни разу не вернулся к вопросу об убийстве Эйрика и со временем, как кажется, сумел объяснить самому себе причины, по которым Аудун так поступил. Более того – эриль стал с еще большим рвением исполнять все приказы нового конунга и в его действиях и словах Аудун не чувствовал неискренности. – В общем, нет, это были не боги. Их люди создали, много веков назад, когда предки нордманов владели знаниями, ныне нам недоступными. Они жили не только здесь, но и много севернее, где, как мы сейчас считаем, и земли то нет.
– Я слышал об этом, – покивал Аудун. – От Ларса. А свей, оказывается, умный малый, настоящий кладезь народной мудрости.
– Я оценил, – хмуро бросил Лейв. От конунга не могло укрыться презрительное отношение шамана к командиру наемных свеев. Ревновал что ль? Ведь обычно его считали знатоком тайн, легенд и прочего. – Слышал, как он рассказывал, что однажды шторм отнес их корабль от Эустрхейма на северо-запад, на многие вары от берега. И натолкнулись они там на странный остров, огромный, колыхающийся на волнах и явно созданный не матерью-природой. Будто бы людьми. Остров-дом. Не корабль, представь себе, а именно целый остров. И было, говорит, на нем много непонятных предметов.
– Ну да, только они побоялись хоть что-то с собой прихватить, – рассмеялся конунг. – Моряки весьма суеверные ребята. Как он там сказал? Они решили, что это происки Хель! Остров проклятых из нижнего мира!
Лейв улыбнулся, почуяв намек на глупость сеев, а главное – на глупость Ларса.
– Я не только от него об этом слышал, – шаман неожиданно посерьезнел. – Многие моряки, что далеко на север ходили, о подобных вещах рассказывают. Некоторые говорят о дрейфующих островах, другие – о тех, что стоят на одном месте. Но совпадают все истории в одном – острова буквально наполнены непонятными артефактами. И все они очень старые. Агвид, один известный капитан из Тронхейма, говорил, что видел, как один такой остров ушел под воду прямо на его глазах.
– Думаешь, что это? – Аудун остановился и посмотрел на своего эриля. Сам он был практически уверен в том, что точно знает ответ.
– Думаю, их тоже создали предки притенов, – пожал плечами Лейв. – Думаю, жили они в них. Но зачем – кто знает. Кстати, некоторые артефакты с этих островов все же попадаются на севере. Большинство – бесполезные штуковины, но некоторые…
– Амулет, – Аудун задумчиво почесал шею, подумав о том, почему эта мысль не пришла к нему раньше. – Тот, что нам от берсерков Хортена остался. Он ведь как раз из тех самых артефактов, верно?
– Думаю, да, – кивнул Лейв. Шаман хотел еще что-то сказать, но Аудун двинулся вперед. Они уже поднялись на вершину фьорда. Начал накрапывать мелкий холодный дождь, а ветер здесь был особенно силен. Конунг плотнее закутался в плащ и надвинул худ на самый нос. Эриль последовал его примеру.
Они подошли к ветхому дому и Аудун громко постучал в узкую высокую дверь, сложенную из кривых почерневших от времени и влаги досок. Но то был дуб, дерево, которое с годами становится лишь прочнее. И благороднее.
– Входи, Гунгнир тебе в задницу! – послышался хриплый, но сильный голос. – Кого там ко мне Хель принесла?
Аудун был наслышан о крутом нраве ворчливого старика. Фроуд не держал трэллов, после смерти жены десять лет назад жил затворником. Был в своем уме и отличался крепким телом, несмотря на преклонный возраст. Умирать в бою или, на худой конец, в петле меж ветвей священного древа эриль Ставангера явно не спешил. Что не удивительно, ибо у нордманов эрили представляли особую касту и их взаимоотношения со смертью существенно отличались от общепринятых в этой неблагодарной земле.
– Здрав будь, Фроуд, эриль Ставангера! – пророкотал Аудун, входя в дом шамана. В нос ударил мощный аромат, безумная смесь десятков травяных дурманов.
Дом эриля был обставлен довольно скупо. У дальней стены – низкая кровать, слева стол, заваленный всякими плошками, чашками, ступами и пучками сухой травы. Такими же пучками были увешаны потолочные балки, пучки свисали на веревках и кожаных ремешках, некоторые были прикрыты льняными тряпицами. Их было много, обилие трав разной степени высушенности создавало довольно необычное впечатление, будто из потолка дома сверху вниз вырастал целый лес, сухой лес, полный едва уловимого шелеста и отлично уловимых запахов.
В центре дома располагался обложенный камнями очаг, рядом стоял колченогий видавший всевозможные виды стул, справа находился высокий шкаф и тумба. Шкаф был буквально забит пергаментными свитками, деревянными и вроде бы даже металлическими табличками. На тумбе лежало две книги, одна – тонкая и довольно простенькая, но вторая – толстая и по виду очень старая, в изящном кожаном переплете с гравировкой.
– И тебе здоровья, конунг, – прохрипел старик, жестом приглашая вошедших к огню. Сам он сидел подле очага на корточках и ворошил угли палкой. – Только ошибся ты, не эриль я больше Ставангера. Вон теперь эриль твой!
Он ткнул почерневшей веткой в Лейва, который лишь хмыкнул в ответ. Затворник затворником, подумал Аудун, а о последних новостях осведомлен. Даже точно знает, как выглядит шаман нового конунга. Это интересно.
– Нет уж, не ошибся я, – он покачал головой, подходя к едва пламенеющему очагу. – Ты, как прежде, эриль Ставангера, ничего не изменилось. Только служишь теперь мне. Служишь ведь?
Аудун испытующе посмотрел на Фроуда, тот не поднял глаз.
– Служу, служу, – проворчал он. Потом бросил палку в огонь и поднялся. Ни хруста в спине или ногах, ни гримасы боли. Старик действительно был в отличной физической форме, словно было ему лет двадцать. И лицо. Морщины, глубокий взгляд человека, разменявшего не меньше семи десятков, но кожа – чистая, яркая, напоенная жизнью. У стариков обычно такой кожи не бывает.
– И не сомневайся, знаю, зачем пришел ты, – он сплюнул себе под ноги и двинулся к столу у окна. – Молока? Может меда? А может чего поинтересней?
– Уверен, что знаешь? – переспорил конунг, не обратив внимания на явно вымученную
