Чем ближе мы подбирались к символу, тем откоснее становилась поверхность. Я был на этой странице, когда Серафиму вытянуло из книги, — но портал оказался наглухо закрыт. Мне сих пор не было понятно, что же заставило его распахнуться в тот раз. Но одно я знал наверняка: я приложу максимум усилий, чтобы открыть его снова.
Это была оптическая иллюзия, но вся страница имела форму конуса, в основании которого лежал круг значка. Поэтому-то, когда мы добрались до самого низа, моя мама едва не падала на меня.
— Держись, — сказал я, дотягиваясь до одного кончика буквы C. Мама последовала моему примеру, и в ту же секунду круг сдвинулся влево.
— Думаю, нам надо его повернуть, — предложил я и навалился всем весом на букву, крутя её против часовой стрелки. Понемногу колесо со скрипом поддалось и наконец с хлопком открылось подобно люку в субмарине. Я посмотрел на маму. — Прыгай, — сказал я и исчез в воронке.
Она мягко приземлилась на корточки позади меня и обомлела от увиденного. Тут были кипы бумаг, высившиеся на полках; затянутые паутиной троны; огромная клетка высотой с человеческий рост; корзинки, наполненные осколками стеклянных сердечек; закупоренные бутылки, набитые свёрнутыми в трубочку банкнотами; драконий зуб величиной с мою голову, который висел на стене; колесо от повозки. В углу сама по себе играла виолончель.
— Добро пожаловать в твоё воображение, — объявил я.
Не думаю, что мама меня услышала. Она прошла сквозь хаос разнообразных предметов, слегка касаясь некоторых из них. Её рука замерла на голове золотого леопарда.
— Это был жадный леопард, — тихо произнесла она. — Он попросил одну колдунью сделать его самым ценным зверем в королевстве. Она выполнила его корыстное желание и превратила в то, к чему он так стремился: в золотую статую. — Она прошла к птичьей клетке. — Безумный научный эксперимент пошёл не по плану: птица стала хозяином положения. — Затем мама провела рукой по бутылкам в корзине. — Один человек ушёл на войну. Он направился вместе с войском вверх по реке и каждый день слал по письму в бутылке жене, которая жила в устье ручья. — Мама коснулась незамолкавшей виолончели. — Некий юноша влюбился в нифму, но завоевать её любовь можно было только с помощью волшебной виолончели, которую сотворили боги и которая никогда не переставала играть. Нимфа полюбила его музыку… и в конце концов самого музыканта тоже… но юноша не мог оставить смычок, чтобы заключить нимфу в объятия, потому что в таком случае его обман бы раскрылся.
Наконец мама протянула руку к портрету, который я увидел в прошлый раз: король Морис с младенцем. Точь-в-точь наша с отцом фотография, только костюмированная. Мама повернулась, на её лице отразилось удивление.
— Это все мои истории, — пробормотала она. — Которые я не написала.
— Ты раньше верила в невозможное, — сказал я. — Разве у тебя не получится поверить снова?
Я сдвинул в сторону боа и ковёр из медвежьей шкуры, освобождая старый стол из слоновой кости, на котором лежали гусиное перо и бесконечный свиток пергамента, и приставил к нему один из тронов, чтобы мама смогла присесть.
Она осторожно взяла в руки перо и впервые за долгое время принялась вновь писать.
★★★
Оставив маму на титульнике, я отправился бродить по книге. Я словно по-новому смотрел на окружавший меня мир. Внезапно границы книги больше не стесняли; даже мои штаны перестали раздражать. Всё стало возможным просто потому, что мне удалось переместить маму сюда.
Я не замечал пройденного расстояния, пока мои ноги не ощутили песок пляжа Долго и счастливо. Какое-то время я просто стоял на берегу, наблюдая за тем, как солнце окрашивает облака в розовый цвет и расплёскивает по небу оранжевую и красную краски.
— Правда красиво?
Обернувшись, я осознал, что был не один. Неподалёку сидела Серафима, подтянув колени к груди.
— Ага, — ответил я.
— Это моё любимое время суток, — поделилась принцесса.
— Закат?
— Нет, — не согласилась она. — Ночь.
На землю опустилась темнота, и вышли звёзды, будто бы солнце разбилось на тысячу осколков. Лицо Серафимы обратилось к небу.
— Перед своим уходом Оли кое-что показал мне, — призналась она и указала на ярко мерцавшую звезду. — Это Фрамп.
Я открыл было рот, чтобы возразить ей, что Фрамп не мог превратиться в скопление газа, но затем передумал. Ну, если эта мысль её радовала…
— Я скучаю, — прошептала Серафима. — Я очень, очень по нему скучаю.
В свете луны я видел, что она плачет.
Я понятия не имел, как надо обращаться с плачущей девчонкой. Я неловко потрепал её по спине, надеясь успокоить. Пропасть между Серафимой и Фрампом была почти непреодолима, как между мной и Джулс.
Джулс
— Есть идея, — сообщил я Серафиме, протягивая руку и помогая ей подняться. — Ты веришь мне?
Она помедлила, но только на мгновение. Мы прошли Высокую башню, Зачарованный лес и дом Орвилла, обогнули окрестности замка, перешли скалистый выступ и остановились у пещеры Пиро.
— Жди здесь, — сказал я принцессе и, наклонившись к зиявшему входу, свистнул. Пыхнул клубок дыма, от которого мои глаза заслезились. Земля задрожала, когда Пиро вылез из своей пещеры.
Его красные глаза светились в ночи; чешуйки вздрагивали при каждом вздохе. Когда он увидел меня, его губы растянулись, обнажая острые, как бритва, зубы.
— Кто тут хороший мальчик? — похлопал я его по шее. Схватившись за гриву, я перекинул ногу через драконью шею. Потом наклонился, чтобы поднять Серафиму и посадить её сзади.
— Ты уверен, что это хорошая идея? — спросила она. — Он не объезжен.
— На худой конец, если свалишься… то в целости и сохранности приземлишься на поверхность. — Я широко улыбнулся ей. — Не ты ли научила меня выпрыгивать из окон?
Серафима улыбнулась и обхватила меня, крича от восторга, когда я толкнул пятками Пиро, и он взмыл в небо.
Мы летели с сумасшедшей скоростью, так что ветер свистел в моих ушах. Прищурившись, я нашёл слово «однажды» на самом верху страницы. Я наклонился к шее Пиро, направляя его, подобно стреле, через букву O.
O обхватила Пиро надувным кругом и вдруг рассыпалась, обдав нас чёрной пылью. Нас внезапно окружили звёзды. Они висели над нами, касались плеч, запутывались в волосах, когда взлетавший и нырявший Пиро выписывал в воздухе восьмёрки. Серафима радостно хихикала сзади.
Я направил Пиро к созведию, на которое показала принцесса, когда мы сидели на пляже. Удерживая дракона на месте, мы остановились рядом с самой яркой звездой. Серафима потянулась к ней, погладив рукой. Звезда дзынькнула, как когда-то звенели подвески на ошейнике Фрампа.
Серафима ощущала тяжесть звезды у себя на ладони, откуда она сияла так ярко, что глазам было больно смотреть. Вдруг она одёрнула руку, морщась, и внимательно осмотрела внутреннюю сторону ладони. На коже были выжжены очертания сердца.
Серафима сжала его в своих пальцах так, словно не хотела отпускать.
— Спасибо тебе, Эдгар, — произнесла она. Принцесса снова плакала, но в этот раз как-то по-другому. Сейчас она плакала от счастья.
Пиро мягко полетел, поймав нисходящий воздушный поток, обратно к Высокой башне, чтобы оставить Серафиму у её окна. Она осторожно влезла на край.
— Можно как-нибудь полетать ещё раз, — предложила она.
— Было бы здорово, — с улыбкой ответил я и помахал рукой на прощание, собираясь уже развернуть Пиро к замку, когда Серафима окликнула меня. Её силуэт вырисовывался на фоне окна, а серебристые волосы мерцали подобно лунному свету.
— Эдгар, — произнесла она. — Хорошо, что у меня здесь есть друзья.
★★★
Я позволил себе подумать о Джулс только к середине ночи, когда Пиро вернулся в пещеру, а мама, перепачкав чернилами руки, устроилась в своих покоях.
За пару минут до исчезновения мы закрылись с ней в крошечной подсобке. Там была кромешная тьма, потому что туда свечей не ставили, но мне не нужно было видеть лицо Джулс, чтобы понять, что она думает, что чувствует.
