У столика клубился мутный, недавно материализовавшийся ифрит с лицом капризного пианиста, которому доброжелательно предложили провести концерт на баяне, так как рояль разбил ребром ладони каратист, вошедший в раж во время показательного выступления.
Ифрит был устрашающе огромен. Тесное купе едва вмещало его пышные телеса. Бритая синяя голова была покрыта буграми. Едва Меф вошел, выпуклые глаза ифрита перенацелились на него. В совиных зрачках ползли подмосковные елочки. Мефа это не удивило. Ифриты, особенно те, что долго отсыпались в сосудах, ребята малость тормозные. Всех, что были потолковее, Лигул давно трудоустроил на службу мраку.
Меф уже хотел выскользнуть, когда до ифрита наконец дошло, что в купе произошли какие-то изменения.
– Ты кто будешь, ничтожный? – грозно спросил он.
При каждом новом слове из его рта вырывался розовый дымок.
– А ты кто будешь, о чтожнейшейший из чтожных? – спросил Меф.
Ифриты говорят на всех языках мира, но на всех одинаково плохо, так что игру слов с ними можно позволять себе любую. Главное, чтобы лицо казалось серьезным и голос не прыгал.
– Саид ибн Юсуф. Гроза Малой Азии и Всея Востока. Король ночного тумана. Опустошитель городов и селений, – с гордостью представился ифрит.
Меф не стал падать ниц. Ему было известно, что ифриты большие любители похвастать. Найди на любой помойке десяток ифритов и – можно поклясться! – все они окажутся царями царей.
– А теперь отвечай, как твое имя, если хочешь жить! – потребовал ифрит.
– Умоляю, величайший, не убивайте меня! Ромасюсики мы, – представился Меф, справедливо решивший, что собственное имя лучше не светить. Едва ли ифрита послал свет. Он с ифритами не связывается.
Ифрит великодушно кивнул.
– Так и быть. Пока не убью. Ты человек?
– Человек, – грустно признал Меф, делая виноватое лицо.
– Ненавижу людей! – нахмурился ифрит.
Туристы по углам затряслись, прячась за рюкзаки.
– А стражей? – спросил Меф, пытаясь осторожно выяснить, кому ифрит служит: Спуриусу или Лигулу.
Ифритам можно задавать любые вопросы. Создания хаоса, они рабы своих желаний, часто смутных и им самим малопонятных, а вот любопытства лишены абсолютно.
Саид ибн Юсуф погрузился в раздумья. В его правом глазу еще ползли елки, однако в левом уже появился Меф. Буслаев подумал, что выражение «доходит как до жирафа» легко можно переделать в «доходит как до ифрита».
– Ненавижу стражей! – сказал наконец ифрит.
– И света, и мрака? А кого больше? – уточнил Меф.
Саид ибн Юсуф зевнул, став на миг совсем прозрачным.
– Всех. От стражей много хлопот. Они вечно чего-то хотят. Нельзя отдохнуть. Поспать. Подумать. Хаос был проще.
Так и не выяснив, кому служит ифрит, Меф взялся за ручку двери. Он не был расположен слушать воспоминания ифрита о хаосе, тем более что одно слово от другого отделяло секунд пять.
– Ну я пошел! – сказал Меф.
– Никуда ты не пойдешь! Ненавижу, когда кто-то куда-то идет!
Ифрит недружелюбно насупился. Его взгляд превратился в стальной клинок, вонзившийся в дверь в трех сантиметрах от уха Мефа. Это была не атака, а предупреждение. Меф это прекрасно понял. Ифриты способны и на большее. Все же Меф решил не потворствовать прихотям ифрита. Он материализовал меч и несильно ударил по мешавшему ему клинку. Клинок рассыпался. Ифрит грустно потер переносицу.
– Эй, не по глазам! Ненавижу, когда по глазам! Так бы и сказал, что ты один из этих! – возмутился Саид ибн Юсуф.
– Из кого из этих?
– Ну которые командуют!.. – не стал уточнять ифрит. – Ненавижу, когда командуют!
– Ты все ненавидишь. Хоть что-то ты любишь? – спросил Меф, несколько утомленный однообразием.
После надлежащих раздумий ифрит покачал головой.
– Ненавижу что-то любить. Это хлопотно, – признал он.
С этим суждением сложно было не согласиться. Любить действительно хлопотно, вот только не любить как-то пусто.
– Как ты здесь оказался? Кто тебя прислал? Задание! – потребовал Меф, пользуясь правом сильного. Раз уж ифрит признал «Ромасюсика» одним из командиров, теперь он не изменит своего мнения. Это не в привычках ифритов.
Ифрит попытался сосредоточиться. Газообразному существу это всегда сложно.
– Не помню, – опечалился ифрит.
– А ты соберись! – посоветовал Меф.
Ифрит попытался собраться. Глаза Саида ибн Юсуфа, вращавшиеся в глазницах, уставились на Мефа.
– Вспомнил!
– Ну и зачем?
– Чтобы я убрался, когда все будет закончено.
– Что закончено? – не понял Меф.
Ифрит сделал мягкими ладонями округлое движение.
– Все. Кто бы ни победил, я должен замести следы. Вот только не помню, должен ли я при этом кого-то убивать. Это как-то ускользнуло от моего сознания, – сказал ифрит и задумчиво посмотрел на туристов. Вначале ему удалось перенацелить один глаз, а две секунды спустя и другой.
– Может, я должен убрать их? – с надеждой предположил он.
В рюкзаках у туристов загремели миски и кружки.
– Нет. Видимо, все-таки не их, – признал ифрит. – Кажется, вспомнил. Я должен прикончить какого-то Беслаева, если этого не сделают до меня. Ты не встречал Беслаева, Рома ибн Сюсиль?
– Нет.
– Жаль! Если встретишь – убей! – вздохнул Саид ибн Юсуф. – А теперь иди, Рома ибн Сюсиль! Я теряю энергию от пустых разговоров.
Он отвернулся от Мефа и уставился в окно.
* * *
Даф пальцем проткнула фольгу на банке с кофе. Она любила этот звук, как и тот первый аромат, который вырывается из банки мгновение спустя. В нем была надежда.
Прасковья, сидевшая с ней рядом, втянула носом воздух и знаком показала Дафне, что она тоже хочет. Дафна кивнула, хотя с ее точки зрения в том, как Прасковья щелкнула пальцами, было много барского. Это было движение человека, с рождения окруженного слугами, человека, которому и в голову прийти не может, что какое-то из его желаний может оказаться невыполненным.
Меф сказал, что тоже не откажется от кофе.
– Вот и сходи за кипятком! – потребовала Даф.
Меф сам не пошел, но послал Ромасюсика. Шоколадный юноша встал и, вздыхая, точно наступил его последний час, потащился. Отсутствовал он довольно долго, однако вернулся живой и невредимый. Меф поспешил задвинуть за ним дверь. Когда он задвигал ее, пергамент, лежавший в кармане, обжег ему кожу, как горчичник. Это как минимум означало, что он испытывает беспокойство.
– Ну как? Без приключений? – спросила Дафна у Ромасюсика.
За несколько проведенных вместе в тесном купе часов она постепенно привыкла к Прасковье и Ромасюсику. Они были враги, но враги близкие, привычные, почти родные. Куда больше страшила неизвестность.
