Первой реакцией Мышелова было удовлетворение. Выходит, у Грига все же была любовница, и его, Мышелова, мгновенный ответ на недоуменный вопрос Скви относительно жены был блестящим проблеском интуиции. Какого бы роста он ни был, все равно он может перехитрить кого угодно. У него ум Мышелова, равного которому нет во всей вселенной.
Мышелов встал и подошел к изящной фигурке в желтом. Во всем ее облике было нечто ужасно знакомое. Быть может, это она и была той крысихой в зеленом, что вела на сворке землероек? Судя по гордой стати, очень похоже.
Используя уловку, уже опробованную им на поваре, он молча показал служанке на дверь, пропуская ее вперед. Она возражать не стала, и Мышелов двинулся вслед за ней по мрачному петляющему коридору.
К тому же она ужасно миловидна, решил он, разглядывая ее стройный силуэт и вдыхая аромат ее пахнувших мускусом духов. Немного запоздало он напомнил себе, что перед ним крыса, которая должна внушать ему крайнее отвращение. «Но почему обязательно крыса? Я же претерпел превращение, так почему такое не могло произойти и с другими? А если это простая служанка, то какова же ее госпожа? Наверно, какая-нибудь жирная ведьма», – цинично подумал он. Но его возбуждение, несмотря на это, росло.
Отвлекшись ненадолго от этих мыслей, чтобы сориентироваться, Мышелов понял, что боковая дверь, через которую они вышли, ведет, скорее всего, в занавешенные черными шторами покои лорда Незаметного, а не к Сиссу или Скви.
Наконец крысиха в желтом раздвинула тяжелые, расшитые золотом черные шторы, затем легкие занавеси из фиолетового шелка. Пройдя мимо нее, Мышелов стал сквозь прорези в маске Грига разглядывать просторную спальню, весьма красивую и изящную, но при этом самую причудливую и жутковатую из всех, что ему доводилось видеть.
Драпировки, ковры, обивка потолка и мебели были в ней серебряные либо фиолетовые, причем последний цвет прекрасно сочетался с цветом одежды его сопровождающей. Комната освещалась рассеянным светом, лившимся из расставленных вдоль стен узких и глубоких сосудов со склизкими мерцающими червями размером с хорошего угря. Перед этими сосудами стояло несколько туалетных столиков с большими серебряными зеркалами, в которых Мышелов увидел свое отражение в белом плаще и отражение его стройной провожатой, задвигавшей шелковые фиолетовые занавеси. Все столики были завалены всяческой косметикой и прочими средствами для поддержания красоты, разными эликсирами и крошечными баночками – все, кроме одного, находившегося подле другой двери с серебряными шторами и уставленного несколькими десятками черных и белых флаконов.
Между туалетными столиками, ярко освещенные снизу мерцающими слизняками, с потолка на цепях свисали большие серебряные клетки, в которых сидели скорпионы, пауки, богомолы и прочая нечисть, каждый размером со щенка или кенгуренка. В одной из просторных клеток свернулась клубком громадная, как питон, квармаллийская малая гадюка. Все они клацали челюстями или шипели, в зависимости от того, к какому семейству принадлежали, один из скорпионов яростно гремел жалом о блестящие прутья своей клетки, а гадюка то и дело выпускала изо рта узкий и дрожащий раздвоенный язычок.
На одной из более коротких стен висели лишь две картины, каждая размером с дверь: на первой на темном фоне были изображены девушка и крокодил, которые сплелись в любовном объятии, на второй – мужчина и леопардица, занятые примерно тем же самым.
Почти посреди комнаты стояла большая кровать, накрытая лишь белой простыней, на вид грубой, как мешковина, но тем не менее соблазнительной; в головах лежала пышная белая подушка.
Привольно развалившись на постели и откинув голову на подушку, чтобы удобнее было разглядывать Мышелова сквозь прорези маски, лежала девушка. которая была чуть стройнее, чем служанка, но во всем остальном очень на нее похожа, включая и одежду, правда, не желтого, а фиолетового цвета и еще более тонкую.
– Добро пожаловать под землю. Серый Мышелов, – нежно проворковала она очень знакомым серебристым голоском. Затем, бросив взгляд куда-то в сторону, добавила: – Милая рабыня, помоги нашему гостю устроиться поудобнее.
Послышались мягкие шаги. Мышелов обернулся и увидел, что его проводница сняла желтую маску, под которой оказалось веселое и вместе с тем грустное черноглазое личико Фрикс. На этот раз ее темные волосы были убраны в две длинные косы с вплетенной в них тонкой медной нитью.
Без какой бы то ни было суеты, а лишь улыбнувшись, она принялась ловко расстегивать длинный белый плащ Грига. Мышелов чуть приподнял руки и позволил служанке заниматься собой, словно был во сне, не обращая на эту процедуру ни малейшего внимания, поскольку пристально рассматривал фигуру в фиолетовой маске, лежавшую на кровати. Невзирая ни на что, он точно знал, кто это: в виске у него пульсировала серебряная стрелка, а желание, которое смутно преследовало Мышелова все это время, накинулось на него с удвоенной силой.
Ситуация была странная, почти необъяснимая. Мышелов догадался, что Фрикс и ее госпожа приняли какой-то эликсир, вроде того, что дал ему Шильба, но при этом он мог бы поклясться, что все они были нормального человеческого роста, если бы не эта громадная, бегающая и ползающая нечисть.
Мышелов поднял сперва одну ногу, потом другую и с радостью дал Фрикс стащить с себя тесные сапоги. Покорно отдавшись в руки служанки, он тем не менее оставил при себе пояс с мечом Скальпелем и – по какому-то непонятному наитию – маску Грига. Ощупав висевшие на поясе маленькие ножны, он с тревогой обнаружил, что оставил Кошачий Коготь в покоях Грига на столе, рядом с вилкой, отделанной слоновой костью.
Но эти тревоги растаяли, как последний снег под весенним солнцем, когда с кровати прозвучал вкрадчивый голосок:
– Не хочешь ли немного освежиться, гость дорогой? – Мышелов с радостью согласился, и девушка, приподняв руку в фиолетовой перчатке, приказала: – Милая Фрикс, принеси сласти и вино.
Пока Фрикс возилась у дальнего столика, Мышелов с громко бьющимся сердцем прошептал:
– Ах, восхитительнейшая Хисвет…. Ведь, я полагаю, ты – Хисвет?
– Это ты должен решить сам, – кокетливо прозвенел голосок.
– Тогда я буду называть тебя Хисвет, – смело ответил Мышелов, – признавая в тебе свою королеву королев и принцессу принцесс. Знай же, о очаровательнейшая барышня, что с тех пор, как наши восторги под укромным деревом были столь грубо прерваны вмешательством минголов, все мои помыслы – нет, все движения моей души были связаны лишь с тобой.
– Уж не знаю, – сладострастно откидываясь на подушку, отвечала девушка, – верить этим комплиментам или нет.
