Утер улыбнулся, вспомнив обнаженное тело королевы, прижимавшееся к нему. Наверно, она тоже замерзла…
– Мессир Утер, – обратился к нему Илльтуд, все еще державший в руках ножны. – Что вы намерены сделать с этим мечом?
Молодой человек взял ножны, покрытые искусной резьбой, и с неохотой вложил в них меч. Вопрос был слишком уж в лоб. Он не хотел отвечать на него даже самому себе, а тем более этому мрачному монаху с вытянутой физиономией.
– Отец мой, с вашего позволения, я сначала повинуюсь приказу королевы, – сказал он. – Я устал и продрог, мне хочется есть и спать. Кажется, вам тоже не помешают еда и отдых.
Илльтуд открыл было рот, чтобы настоять на своем, но заметил нетерпение королевы и угадал ее мысли. Утер был рядом с ней, все были живы…
– Ты не помнишь меня, – сказал он уже совсем другим, ласковым и дружелюбным тоном, – но это я освящал часовню в крепости твоего отца, в Систеннене, когда ты был еще ребенком… Мне жаль.
Он прервал сам себя на полуслове, слегка улыбнулся Утеру и направился к двери.
– Я желаю вам доброй ночи, – сказал он, обернувшись на пороге, – или, по крайней мере, того, что от нее остается… Я буду молить Бога, чтобы он оказал мне последнюю милость.
– Какую? – не удержавшись, все же спросил Утер.
– Завтра, если будет на то Его воля, сюда приведут монахов, сопровождавших меня. И тогда я представлю тебе одного из них, которого ты хорошо знаешь. Может быть, он поможет тебе принять решение.
– Отец мой, – произнес Утер уже гораздо менее вежливым тоном, – я слишком много перенес в последнее время, чтобы играть в загадки. Если у вас есть что мне сказать, скажите сейчас
– Это не я должен с тобой говорить, – отвечал Илльтуд, – а тот монах, который дорог мне и тебе тоже. Его зовут Элад. Он был там, когда убили твоего отца, и он знает, кто его убил.
Над Авалоном занимался день. Сегодняшний рассвет был таким же, как тысячи других, так же ярко светило солнце, как было всегда, независимо от времени года, – но Ллиэн пробудилась с опустошенным сердцем и неодолимым чувством утраты.
Мирддин еще спал, завернувшись в плащ. Его лицо во сне совсем не выглядело юным. Он казался полностью истощенным и измученным теми испытаниями, через которые ему пришлось пройти в последнее время и которые отняли у него все силы. Ллиэн невольно спросила себя, не выглядит ли она так же, но тут Рианнон позвала ее. Нужно было заняться ею, накормить ее ягодами, черникой и малиной. Ллиэн собрала их и погладила дочь по уже сильно отросшим светло-каштановым волосам, которые под солнцем Авалона все больше выгорали, становясь почти белокурыми, словно бы Природа решила сделать Моргану похожей на девушку из ее сна, окруженную феями, в венке из буковых веток… В спокойных глазах Морганы была холодность, что порой тревожило ее. Это был холод льда, руны Ис, которая символизировала ее настоящее:
Бит оферсеальд, унгеметум слидор,
Глиснатх глмаэслуттур, гиммум геликуст,
Флор фросте геворухт, фаэгер ансине.
Лед холоден и скользок,
Он сверкает, как стекло, почти как драгоценность,
Земля, покрытая изморозью, радует взор.
«Руна ожидания, – сказал тогда Гвидион, – которая приносит лучшее будущее или обещание вечной зимы… А будущее сейчас так темно…»
Ллиэн заметила, что Мирддин проснулся и молча смотрит на нее, почти с отчаянием. И тогда по щекам королевы заструились слезы.
Она чувствовала, что Утер отдаляется от нее, растворяется как облако, освобождает свою душу от нее и ее любви. И она, тоже лишенная силы Пендрагона, сейчас чувствовала себя более одинокой, чем когда-либо – несмотря на то, что Моргана и Мерлин были рядом.
Все было кончено.
Утер покинул ее.
Связь распалась.
Лучи холодного утреннего солнца проникли сквозь задернутый полог кровати и теперь подрагивали на льняных простынях от каждого движения Игрейны. Утер положил руку на ее обнаженное округлое бедро, медленно поглаживая нежную кожу, и Игрейна слабо застонала, словно каждое прикосновение его пальцев обжигало ее. Она закрыла глаза, но он продолжал смотреть на нее, улыбающийся и влюбленный, впитывая ее удовольствие, вызванное его ласками. Наконец он обхватил руками ее груди, упругие и тяжелые, так отличающиеся от грудей Ллиэн… И, словно чтобы отогнать эту мысль, с наслаждением зарылся лицом в их мягкую прохладную плоть… Игрейна крепко обняла его, словно хотела навсегда оставить в этом нежном плену, а потом опрокинула на спину и вытянулась сверху. Приподнявшись на руках, она смотрела на него, а ее волосы укрывали их обоих золотистой пеленой. И тогда, в первый раз, их тела соединились.
И возлегли король с Игрейной этой ночью, и в эту ночь зачали они славного короля, названного Артуром.
около 200 метров
немногим меньше двух метров
В друидической религии посохи были символами деревьев, и дерево, из которого они изготавливались, означало уровень посвящения. Орешник символизировал самый высокий уровень. По иронии судьбы, золото означало самый низкий ученический уровень – олламх, серебро – более высокий уровень – аррутах
в шесть часов утра
Илльтуд основал монастырь, который сейчас называется Лланилльтуд Майор, и стал наставником святого Гильдаса и святого Самсона – оба они были уроженцами Камбрии и окончили свои дни в Бретани
обычно – часть комнаты, отгороженная ковровой занавесью
Пути Господни неисповедимы… (лат.)
девять часов утра
в Средние века уже была мода на высокую грудь, и тогдашние красавицы изобрели что-то вроде современных лифчиков, куда подкладывались шерстяные клубки, если природная величина груди была недостаточной
рыцари, поступавшие на службу к знатным сеньорам за денежную плату
Тонзура монахов кельтской церкви, подверженной влиянию различных обрядов друидизма, отличалась от той, что была принята в романской церкви и встречается в наши дни
в оригинале текст на старофранцузском
Здесь и далее – цитаты из Ветхого Завета, иногда неточные.
такие ломти служили тарелками: каждый накладывал на них яства с больших блюд собственным ножом или просто руками
