— Это?.. Это?.. — лепетал потный от страха охранник. — Это Ушлая, наша кошка… Она давно здесь живет…
— Кошка?! Живет кошка?.. И не где-нибудь, а в камере опаснейшего чернокнижника?!..
— Нет-нет! Она бывает во всех камерах… Она ловит здесь мышей… О, господин начальник, если б вы видели, как она выкладывает тушки мышей вдоль стен — то волнистой линией, то в кружочек!..
Кошка, зажмурив от ужаса глаза, повисла в руке начальника и даже не пыталась вырваться. Конан вспомнил, как девочка рассказывала, что от страха сама собой возвращается в человеческое состояние, и ему захотелось помолиться кому-нибудь из светлых богов, хотя прежде он никогда не имел подобной привычки.
Неуклюжие попытки солдата растрогать начальника описанием поразительных кошачьих достоинств достигли противоположного результата. Тот уже не кричал, но шипел, выкатив — глаза на лоб и покраснев так сильно, что казалось, вот-вот грохнется на каменный пол и забьется в припадке:
— Ты что?! Ты только вчера родился, безмозглый щенок?.. Ты разве не знаешь, что кошки — лучшие помощники колдунов?! Ты видел когда-нибудь колдуна или ведьму, у которой не сидела бы на плече черная кошка?.. О, идиот! Она выкладывает мышей в кружочек!.. А что еще она делает? Где эти мыши? Вы сожгли их?!..
— Но она же не черная… — продолжал оправдываться охранник, но совсем тихим, осевшим от ужаса голосом. — Она ничего не делает больше…
— Я вижу, она уже всех вас тут охмурила! Вовремя же я появился с проверкой! — Начальник протянул руку с обмершей кошкой по направлению к одному из сопровождавших его воинов, с тупым изумлением наблюдавшему всю эту сцену. — Возьми ее и тотчас же сожги на тюремном дворе! И не вздумай отпустить, слышишь? Это не простая кошка! Ее можно уничтожить только сожжением заживо, как и ее хозяина! Впрочем, нет, — передумал он, — ты, конечно же, ее упустишь. Она ведь может обратиться в твоей руке в змею, и ты завопишь от страха! Придется мне самому это сделать.
С торжествующей ухмылкой взглянув на узника, начальник сделал шаг по направлению к выходу. Медлить больше было нельзя. Конан напряг мускулы рук, собрав воедино все силы своего могучего и не слишком ослабленного долгим пребыванием в тюрьме тела. То звено в цепи на запястьях, которое некогда всю ночь пытались перепилить дети, он подолгу перетирал о каменный выступ стены за своей спиной. Он делал это потихоньку, очень осторожно, чтобы не заметил охранник, но зато каждый день. Теперь звено это лопнуло, и цепь распалась!
В уме киммерийца мелькнуло сожаление. Оно было мимолетным, но все-таки было: ведь он готовился разорвать свои цепи на площади, перед тем как его привяжут к столбу на эшафоте. Вот тогда ему, быть может, удалось бы уйти!.. Сейчас же его немедленно закуют снова, и времени перетереть железо больше уже не будет.
С диким ревом варвар бросился на решетку своей темницы и стал трясти ее и разгибать прутья. Эффект был в точности такой, какого он ждал: ошарашенный начальник тюрьмы выпустил из рук кошку, один из охранников выронил копье с громким звоном, а второй стукнулся затылком о стену. Краем глаза Конан с облегчением увидел, что на этот раз Рыжик не стала медлить, но, промелькнув между ногами остолбенелых тюремщиков, подобно живому клочку огня, скрылась в одном из своих укромных ходов.
Несмотря на то, что девочка была теперь в безопасности, киммериец продолжал орать, как раненый слон, и сотрясать прутья. Пришедший в себя, наконец, начальник приказал солдатам — предварительно позвав на помощь троих товарищей — войти в клетку преступника, скрутить его и приковать к стене снова. Но приказать оказалось намного легче, чем исполнить. Лишь только открыли замок, как варвар навалился на дверь с такой силой, что едва не выскочил. Пришлось срочно задвигать засов снова. Казалось, тюрьма и скудная еда нисколько не уменьшили сил Конана, но, напротив, прибавили (что начальник тюрьмы склонен был объяснять для себя происками зловещей рыжей кошки). Толстенные железные прутья скрипели и прогибались под его руками. Лишь когда охранники, выстроившись в ряд вдоль клетки, стали отпихивать Конана от решетки остриями своих копий, он мало-помалу успокоился, отошел в свой угол и рухнул на гнилую подстилку.
Тем не менее, войти к нему в клетку и приковать никто не решился. Начальник ограничился лишь тем, что приказал сменять караул у камеры чернокнижника уже не восемь, а двенадцать раз в сутки и дежурить сразу по трое.
Поскольку за всеми этими треволнениями наступило уже утро, преданный слуга короля тотчас отослал Его Величеству срочное донесение. В донесении он умолял короля не тянуть больше с исполнением казни чернокнижника, разбойника и убийцы, Конана из Киммерии, так как промедление это чревато непредсказуемыми последствиями. В частности, этой ночью преступнику едва не удалось бежать нз тюрьмы. Это был бы третий случай за время ее многовековой истории, и, как и первые два, не обошлось без потусторонней помощи, осуществленной на этот раз посредством рыжей демоницы, обратившейся в кошку…
Конан не сомневался в том, что, демонстративно разорвав свои цепи, он приблизит, и очень существенно, день своей казни.
Получив послание начальника тюрьмы, король Фердруго велел не искушать больше судьбу, не испытывать терпение богов, которых не может не оскорблять столь длительная отсрочка заслуженной кары колдуна, и привести приговор в исполнение немедленно. Юный барон Кайсс подал ему глупый совет. Пребывание в темнице не ослабило дух узника, не наполнило его ужасом от бесконечного представления картин мучительной казни. Напротив, он чуть было не сбежал, применив свои колдовские умения! Нет-нет, казнить немедленно! Завтра!
Если б для казни не нужно было сооружать предварительно помост, ставить столб, собирать хворост — король приказал бы покончить с преступником прямо сегодня, так напугала его попытка побега. Как доверительно сообщила Илоис Ее Величество во время памятной для обеих аудиенции, король Зингары пуще смерти боялся и не любил колдунов и чернокнижников, так как верил предсказанию, сделанному ему в юности (одним из этой же братии, между прочим), что в преждевременной смерти его будет повинна черная магия. Все приготовления к казни было приказано совершать ночью, в полнейшей тайне, а саму казнь провести на рассвете, чтобы сообщники киммерийца — если они у него есть — не успели бы принять мер для его побега.
Король считал себя человеком сметливым и сообразительным. Порой собственная прозорливость искренне восхищала его и наполняла душу ребяческим ликованием. Так случилось и теперь, когда его посетила замечательная идея для пущей предосторожности доверить казнь не профессиональному палачу, занимающемуся этим делом чуть ли не с пеленок, но одному из своих придворных, тому, на кого наугад падет монарший выбор в решающий момент. Ведь в результате этой уловки у сообщников не будет возможности подкупить палача (а также отравить его, насыпать в еду снотворное или выкрасть). Также недурно и солдат, которые будут охранять киммерийца на месте казни, назначить в самый последний момент. И уж конечно, надо будет позаботиться, чтобы поблизости не оказалось ни одной кошки!
