— Это не повод для удивления. Вот если бы я не узнал своего человека, встретившись с ним нос к носу — вы могли бы озадачиться. И то, что вы оказались именно на тенистых берегах благословенной Виены, тоже вполне ожидаемо. Черешня здесь отменная, правда?
— У меня не было другого выбора. Нас искали по всему Брулену.
— Я ведь и не говорю, что вы сделали ошибку, — очередная глянцево блестящая сочная ягода отправилась в рот. — Вы с Готье поступили совершенно верно. Я вам очень благодарен, Далорн. И за спасение принца, и за спасение Керо. Мне даже неловко просить вас о помощи… Далорн сжимал и разжимал сомкнутую кольцом дверную пружину. Лубок с руки сняли только позавчера, и запястье до сих пор ныло, особенно под утро. Тугая повязка не унимала эту нудную, тягучую боль — требовалось время. Пальцы слушались куда хуже, чем нужно, вот и приходилось их разминать. Герцог Гоэллон явился пару часов назад в сопровождении одного из эллонцев отряда Готье. В первый момент Эмиль не поверил своим глазам, но пришлось прикрыть их ладонью, сложенной козырьком, и убедиться — да, это не видение; а потом со ступенек слетела Керо, и тут уж было не до сомнений. На несколько минут Далорном овладела темная, глухая ревность: его драгоценная невеста обнимала эллонского герцога, судорожно вцепившись пальцами в рубашку, прижималась щекой к груди, и, кажется, даже плакала. Потом он заметил и другое: рука герцога Гоэллона едва касалась плеч Керо, и короткий поцелуй в лоб был скорее уж по-отечески теплым, нежели страстным. Злость улеглась так же быстро, как и поднялась в душе темным облаком.
— Ну-ну, милая моя, я тоже рад вас видеть… Мы поговорим после, хорошо? Идите, вам нужно успокоиться.
Девушка, кажется, обиделась — судя по вздернутому носику и нарочито спокойной походке, которой она прошествовала мимо и вверх по лестнице, в свою комнату. Эмиль вздохнул и шагнул навстречу герцогу Гоэллону, стараясь не выдавать своего удивления. Короткое рукопожатие. Двое огандцев-приказчиков, хмуро следивших за сумятицей во дворе, убрали оружие и отправились по своим делам. Всего таких молчаливых наблюдателей в этом доме было не меньше двух десятков. Подмастерья красильщиков, приказчики, слуги и даже конюхи служили синьору Лудовико Павезе — «дядюшке Павезе», почтенному торговцу тканями, — во многих ипостасях. Любой из них дрался немногим хуже Далорна, а что они еще умели, он мог только предполагать: взломать самый хитрый замок, проследить за опытным заговорщиком, подслушать любую беседу… Половину из них знали в Брулене под другими именами и считали за своих, с членами Лиги свободных моряков они были на «ты» и вместе обделывали многие интересные дела. Эмиля они слушались, потому что так велел хозяин, но приглядывали и за ним — алларец подозревал, что по приказу все того же Павезе. Торговец тканями был хитер, предусмотрителен и полностью не доверял никому, хотя с Эмилем его связывали пять лет дружбы, а в этом доме он не раз находил приют и помощь. Посторонним же — и Шарлю Готье, и его людям, и тем, кто приезжал вместе с ними, — здесь доверяли весьма условно. Улыбались, обнимались и, по местному обычаю, крепко целовали «дорогих гостей» в обе щеки, но глаз не спускали ни днем, ни ночью. Даже кухонные мальчишки таскали за голенищем сапога длинный тонкий нож, а интересовали их вовсе не только бадьи с водой и тарелки. Брали их не с улицы, а из семейств, входивших в большую семью Павезе, которая, в свою очередь, входила в клан Кампори, а тот — в Семь Кланов.
Такова была вся северная Оганда: жаркое гостеприимство, ослепительные улыбки, щедрые пиршества во дворах в тени олив, — и припрятанные в рукавах ножи, стилеты, кинжалы. Семьи, соперничающие, а порой и откровенно враждующие между собой, тайны, планы, интриги, секреты кланов, секреты в каждом доме из белого камня, окруженного густыми высокими деревьями. Герцога Гоэллона, кажется, это совершенно не смущало. Он приветливо поздоровался со спустившимся синьором Павезе, немедленно был обозван «приемным отцом прекрасной синьорины, о котором мы слышали столько, что начали уважать уже заранее, а теперь просим нижайше почтить наш дом присутствием», на что только слегка улыбнулся, продолжая обмениваться любезностями в здешней манере, — то есть, расспрашивая о делах, прибылях, урожаях, числе мастерских, членах семьи и их здоровье. Приветствие гостя затянулось почти на час, и это еще означало, что у Лудовико уйма срочных дел, а традиции дома он продолжит укреплять вечером. От этой непрерывной болтовни, сопровождавшейся бурной жестикуляцией, непривычный человек мог бы сойти с ума, но герцог Гоэллон был терпелив. Он, как и положено дорогому гостю, обошел дом и мастерские, попробовал пять сортов вина и шесть — масла, которым Павезе тоже торговал, кивал, задавал вопросы, выслушивал ответы и, надо понимать, вполне удовлетворил первые ожидания хозяина дома.
— Я извиняюсь, я раскаиваюсь и прошу меня простить, но сейчас у меня нет ни малейшей возможности пообедать с вами вместе. Простите ли вы меня, если мы расстанемся до ужина? — Лудовико махал руками, скорбно улыбался и кланялся, едва только слезу не проронил.
— Разумеется, прощу, синьор Павезе. Признаюсь, мне и самому хотелось бы несколько отдохнуть перед тем, как продолжить знакомство с вами. Я выехал на рассвете…
— Ах, ох, какой стыд, я совсем забыл об этом! — хлопнул в ладоши Павезе. Эмиль усмехнулся — ну да, как же, забыл он. Все это входило в ритуал, который здесь очень чтили: пока гость сам не попросит об отдыхе, его нужно развлекать всеми силами, забыв о любых делах… — Мария! Мария! Проводи гостя и будь с ним любезна! На выложенной белым мрамором садовой дорожке немедленно показалась высокая суровая женщина в алой блузе и широкой черной юбке. Незамужняя племянница Павезе была слегка горбата и прискорбно некрасива, так что вместо жениха ей достались ключи домоправительницы. По мнению Эмиля, Мария была всецело довольна своим положением: детей она не любила, на мужчин угрюмо ворчала, зато готова была подниматься среди ночи, чтобы решить любой мелкий вопрос по домашним делам, и громко, шумно обижалась, если что-то проходило мимо нее.
— Чего пожелаете? — спросила она. — Обед готовится.
— Молока, если это вас не затруднит.
— Молока-а? — изумилась домоправительница; в доме Павезе все старше пяти лет пили вино, сначала разбавленное, а потом и обычное. — Ну, как скажете. Может, вам еще и черешни?
— Великолепная идея, синьора Мария.
— Синьорина, — буркнула, разворачиваясь, женщина. — Идите с синьором Эмилио, вам все подадут наверх. Комнаты уже готовы.
— Какая прелестно немногословная дама, — подмигнул Эмилю герцог. — Пойдемте…
