Ознакомительная версия.
Боль продолжала огнём жечь левую руку, это при том, что кость была перебита не у него. Поняв, что Торон не сдвинется с места, Коренга быстро вытащил запасную рубашку и притянул его раненое крыло к телу. Торон вскрикнул, у Коренги мелькнула даже мысль, а не хватанёт ли его питомец. Он и за человека не поручился бы, вздумай кто так обращаться с его перебитой рукой или ногой!.. Но нет, лобастая голова вновь опустилась, Торон застыл на месте. Будь он диким зверем, живущим вне мира людей, подобная рана обрекала бы его смерти. Собственная стая рвёт ослабевшего, потому что безопасность стаи важней жизни одного, да ещё ставшего непригодным. Симураны никогда не жили без людей, но древнее знание, доставшееся от предков-собак, вынесло Торону свой приговор. Он ждал конца.
– Я дам вам свою лодку, – продолжал хозяин двора. – Пусть озеро отделит вас от Ирезея. Уезжайте.
– Как же мы вернём тебе лодку? – сказал Коренга.
Ему ответил жрец:
– Если мы когда-нибудь найдём эту лодку, она будет сожжена.
«Одна скверна от чужеземцев, – расслышал Коренга до того внятно, как если бы они повторяли это вслух. – До чего же правы были деды и отцы, соблюдавшие уединение Ирезея!..» Молодого венна, впрочем, всего менее заботила досада огнепоклонников, он пытался привычно коснуться разума Торона, но без толку. Торон как будто не принадлежал больше этому миру. Сменную рубашку Коренги, державшую поломанное крыло, быстро пропитывала кровь. Коренга не только душой – всем телом ощутил ледяную обречённость. «Неужели он… Неужели он действительно…» Что, если дело было не только в страдании, причиняемом раной? Может, ток крови уже разносил болезнь по жилам Торона, и мудрый пёс понял это прежде хозяина?..
Эория, успевшая навьючить мешок на плечи, подняла валявшийся поводок и прицепила его к ошейнику Торона.
– Пошли, малыш.
Силы ей было не занимать. Коренга не удержался даже от мысли, что она двух таких Торонов взяла бы на руки и понесла. Поводок натянулся, Торон не хотел двигаться с места, но, вынужденный сделать шаг, всё-таки поплёлся за Эорией к берегу. Коренга поехал следом, оглядываясь на ирезейцев, заряженная праща лежала у него на коленях. Первые напавшие не успели бы до него добежать.
По счастью, спуск к озеру был не таким крутым, как деревенская улица, тележка Коренги довольно легко его одолела. Зато лодка оказала себя дрянной плоскодонкой, вдобавок изрядно подгнившей, – из тех, что дома у Коренги прозорливо именовали «душегубками». Пока он спускался к воде, Эория успела загнать в лодку Торона и забраться сама. Хозяин двора с плохо скрываемым ужасом смотрел, как она стояла в утлой лодчонке, легко держа равновесие и собираясь в таком положении ещё и грести. Коренга съехал в воду и поднял колёса. Кожаная лодочка закачалась на лёгкой волне.
– Спасибо, добрый человек, – сказала ирезейцу Эория. – Удачи тебе, а твоим родичам – благополучно подняться для молитвы!
Ирезеец поспешно шагнул назад и выставил перед собой ладони, словно отнекиваясь от подарка.
А может быть, ограждаясь от сглаза.
– Не надо мне от тебя ни доброго пожелания, ни дурного, – произнёс он скороговоркой. – Плыви себе через озеро да увози всё, что с собой принесла!
Эория молча повернулась спиной к берегу и налегла на весло.
Обоим хотелось до наступления ночи убраться как можно дальше от Ирезея. Тем не менее вечер застал их на другом берегу озера почти напротив деревни. «Душегубка», как выяснилось, отчаянно протекала, и Эория, жалея Торона, надеялась хотя бы забить щели мхом.
Они остановились у тоненького, в человеческий палец, ручейка, падавшего с кручи. Вода в озере, на вид чистая и прозрачная, не годилась для питья. Она была мало того что горько-солёной, она ещё и внятно отдавала тухлыми яйцами, прямо как те «дары Огня», что увозили добытчики на смердящих телегах. И в ней не было заметно ни водорослей, ни рыб. В общем, ирезейцы, не любившие воду, знали, где поселиться, чтобы должным образом оправдать свою нелюбовь.
Берег, куда причалили лодочки, был каменистым, причём камни ничем не напоминали морскую гальку, обкатанную и выглаженную многолетним прибоем. Обломки скал торчали в том же виде, в каком их оставила давняя корча земли, – остроугольные, колючие, неприветливые, неудобные. Коренга раскатал для Торона свою полсть, а сам вылез из тележки, привычно сплёл ноги и, переступая ороговелыми ладонями, отправился помогать Эории собирать мох.
– Я тоже так могу, – заявила Эория. Села наземь, поджала ноги и попыталась повторить его хождение на руках. У неё получилось, хотя и далеко не так ловко, как у него.
Торон лежал на полсти, тяжело дыша и почти не открывая глаз. Коренга поставил перед ним миску с чистой водой из ручейка. Потом предложил сухарик, но Торон не взял.
Так они и сидели в неполной версте от изгнавшего их Ирезея. Когда солнце начало клониться к закату, ветер донёс через озеро мерный гул колокола.
– Вечерняя молитва скоро, – определила Эория.
– Короб будут поднимать! – спохватился Коренга. – Или не будут? Я не заметил, чтобы его тащили наверх!.. А ты заметила?
Эория покачала головой.
– Мало ли что мы могли прозевать, – сказала она. Потом предложила: – Влезем на горку, оттуда всё видно будет.
По эту сторону озера возвышались такие же обрывистые холмы, как и те, к которым лепились домики Ирезея. Коренга праздно задумался о том, почему огнепоклонники выбрали для поселения именно тот берег. Быть может, кто-то разведал самородный огонь, вспыхивавший на месте, где у них теперь было святилище, и племя снялось с прежнего места, следуя за благой вестью Огненной веры? Или всё произошло совершено иначе?.. Жаль, не спросишь теперь…
«Я и Зелхата как следует не расспросил, – в который раз посетовал про себя молодой венн. – И с Эврихом не посоветовался… А теперь на ирезейские короба разве издали посмотрю. Я даже книгу Кимнота с собой возить-то возил, а прочесть не прочёл! Да что ж я за такое беспрочее?..»
Торон, оставшийся лежать у подножия высокого склона, казался сверху совсем маленьким и беззащитным. «Я только послежу, как поднимается короб, и сразу вернусь! – мысленно пообещал ему Коренга. – Я тебя не брошу!..»
Торон не откликнулся.
У Эории скрипели под сапожками камни. Она обошла безжизненную вершину холма, долго смотрела из-под руки на запад, потом отвернулась к горам.
– Не видно моря? – спросил Коренга.
Он хорошо понимал, как неприютно чувствовала себя сегванка. Ему самому очень не по себе было в этих каменистых предгорьях. Уже потому, что здесь совсем не рос лес, не было даже чахлого стланика вроде того, что так славно выручил их в дюнах, а значит, Кокориному сыну следовало опасаться всяческих бед.
– Море будет видно, когда мы повыше в горы поднимемся, – пообещал он Эории.
Воительница кивнула и, усевшись, вытащила серый клубок. По обычаю своих прабабок она не признавала спиц, только крючок, зато действовала им с завидной сноровкой. Коренга даже не особенно удивился, заметив у неё в руках порядочный угол вязаного полотна. Его вновь посетила мысль о некоем сроке, который сегванка положила себе и намеревалась обязательно соблюсти, он принялся гадать, что за вещь она мыслила столь необычным способом связать, не носки же, – но не успел, потому что Эория сказала:
– Моя карта не простирается дальше Ирезея, венн. Я не знаю, куда выведет нас это озеро. Восточнее просто нарисованы горы, но вот как мы найдём путь между ними, чтобы не упереться в отвесные кручи или ледник?..
«Будь у нас короб, позволяющий обозреть страну на несколько дней пути… Или Торон выучился летать…»
Ох, если бы да кабы!.. Про Торона сейчас лучше было вовсе не думать. В руке немедленно забилась тошнотворная боль, отозвавшаяся холодным потом и сумраком перед глазами.
– Я думал вызнать дорогу у ирезейцев… – пробормотал Коренга.
Эория с сомнением пожала плечами.
– Они могут сами не знать горных долин. Людям свойственно как следует разведывать лишь те места, которые они каждый день посещают. Даже у нас на Островах не все такие заядлые мореплаватели, как мой отец или кунс Винитар с Закатных Вершин. Иные всю жизнь рыбачат около дома, не отваживаясь разведывать незнакомые берега. Этим людям кажется, что вон за тем дальним мысом обитают чудовища, и проводники из них никудышные… Спорю на жбан пива, венн, что ирезейцы такие же. Если они много зим никого к себе не пускали, значит, и сами во внешний мир не больно высовывались!
Коренга хотел возразить, что местные жители где-то же добывали свой горелый камень и возили его через всю страну продавать, – но в это время колокол на том берегу ударил в последний раз, с какой-то особой торжественностью, и Эория вскочила на ноги:
– Короб поднимается!
Как же хотелось Коренге встать во весь рост подобно ловкой сегванке, чтобы уж точно не пропустить ни единой малости, надлежавшей до летучего короба ирезейцев!.. Эория точно услышала: обернулась, подхватила его под мышки и посадила на обломок скалы высотой до плеча ей, стоящей. Коренга даже не смутился такой помощью девушки, вернее, смутился, но лишь на мгновение, чтобы тотчас забыть. На том берегу из-за скал показалась упряжка лошадей, пущенных скакать против ветра. Короба, стоявшего на земле, по-прежнему не было видно, но лошади мчались, и вот над каменным гребнем взошло ярко-алое, подсвеченное низким солнцем шёлковое крыло.
Ознакомительная версия.
