– Пришло сообщение с «Ухуру». Рафик летит сюда.
– Рафик?
Акорна вдруг ощутила себя недалекой и медлительной, мысли не слушались. Что-то очень важное должно было вот-вот случиться – или уже случилось, она не могла сообразить. И дело было не в Рафике; поэтому девушка сосредоточилась на деталях, оттягивая главное, к которому еще не была готова.
– Но его же не было ни на Маганосе, ни на Лябу. Откуда он узнал, где мы?
– Он был на базе, когда пришло наше сообщение. И ты в жизни не догадаешься, почему!
Акорна решила, что и не хочет догадываться.
– Он уже знает, что у нас все в порядке?
Калум отправил второе письмо, когда ситуация на борту «Прибежища» прояснилась, но, может, Рафик отправился на Рушиму прежде, чем пакет достиг адресата – иначе зачем бы ему лететь?
– Наверное. – Калум пригладил волосы; короткая желтая поросль улеглась, точно жухлая трава под ветром, и тут же поднялась снова, трепеща от возбуждения. – Должен знать; я так понял, что дошло только второе наше письмо. Первое, похоже, стерлось, когда я отключил передатчик. Но не в этом дело. Акорна – он летит не один. Я же говорю – мы можем не искать больше твою родину.
С этого пилот начал рассказ. Девушка сразу поняла, что он хочет сказать, и только отвергала это понимание, отталкивала, ограждалась от него пустыми вопросами. Но больше держаться не было сил.
– Они нашли нас, – проговорила она медленно, и тут же пожалела об этом – ликование схлынуло с лица Калума.
– Да – я хотел тебе сказать об этом. Как ты узнала?
– Догадалась. Зачем бы ему еще лететь?
Акорне казалось, что она нащупывает себе дорогу в предательской трясине, готовой в любой миг разойтись под копытами.
– Так… они летят за мной?
Калум молча кивнул.
– С Рафиком?
– На своем корабле, конечно. Они считают, что так быстрее. Рафик в этом не уверен, но решил убедиться, что ты узнаешь об этом прежде, чем твои родичи доберутся до Рушимы. Он считает, что неожиданная встреча могла бы стать для тебя слишком большим потрясением.
– Очень… заботливо с его стороны.
Потрясением? Что это такое? Вот эта вата, в которой она плывет, растворяясь, обуреваемая незнакомыми чувствами – это и есть потрясение? Акорне казалось, что она отравилась: немели руки, и свет в глазах померк. Но если бы то был обычный яд, девушка могла бы исцелиться. И тьму в очах не разогнать было касанием волшебного рога.
– Акорна? – Голос Калума доносился откуда-то издалека. – Акорна! Ты в порядке? Я думал, ты обрадуешься…
– Конечно, я рада, – выдавила она. Скривила губы в улыбке. – Мой народ. Моя мечта сбылась. Как я могу не радоваться, милый мой Калум?
– Вот и мне так подумалось, – заметил пилот с некоторым сомнением. – Но тебе вроде бы нехорошо стало на секунду. Ты ничего не подхватила? Хотя не… ты же не болеешь.
– Не болею, – согласилась она, выжав еще одну улыбку. – Просто закружилась голова. От потрясения, наверное.
Какое разочарование сейчас, наверное, испытывает Калум. Самый добрый друг… он, и Гилл, и Рафик – все они были неизменно добры к ней, были ее единственной семьей. Пилот так хотел самолично отыскать ее родину, а не получить ее координаты на тарелочке. Самое меньшее, чем она может отплатить ему – это утешение.
– И, Калум – теперь нам не придется ждать месяцами, чтобы выяснить, не ошибся ли ты в расчетах. Мои… сородичи, конечно, смогут точно указать нам, откуда прибыли. Правда, интересно будет сравнить, насколько точно координаты совпадут с теми, что выбрала для нас твоя программа?
Хотя бы удовольствие от решенной задачи останется ему… если он не ошибся.
– А ты права! – Калум ухмыльнулся. – Нам не нужно конструктивное доказательство, потом что у нас будет прямое! И еще…
– Калум, ты же знаешь, я не разговариваю на математическом, – предупредила Акорна.
– Да я не о программе, я о твоем народе! Рафик говорит, они телепаты – правда, здорово? И у них очень высокие моральные стандарты; они довольно долго решали, достойны ли мы с ними общаться. – Калум жизнерадостно ужал в одну фразу и без того сократившуюся в пересказе Рафика дискуссию линьяри, считать ли человеческую расу линьяри , или все же кхлеви . – О, кстати – они себя называют линьяри, хотя, подозреваю, на их языке это означает просто «люди». Их техника в некоторых отношениях намного обогнала нашу – как я понял, у них есть машина, обучающая языкам. Те, что летят к нам, уже владеют всеобщим, так что ты сразу сможешь говорить с ними. Замечательно, правда? А лучше всего – среди них твоя родная тетка!
Калум просиял, словно вручая девушка бог весть какой подарок.
– Говорить, – слабо прошептала Акорна, – с ними?
– Да, сразу. Хотя, если подумать, тебе и всеобщий не понадобится. Если они телепаты, значит, и ты тоже. Вы сможете общаться мысленно.
– За… мечтательно.
Решительность вдруг оставила Калума.
– Твой народ, – проговорил пилот, – твоя семья… Ты только не забывай нас, ладно? Гилла, И Рафика… и меня.
Акорна поднялась, обнаружив, что ноги ее, против ожидания, держат. Стоя, ей приходилось смотреть на приемного родителя сверху вниз.
– Калум, я никогда вас не забуду! Вы – моя семья, и это навсегда, – твердо ответила она. – Только… мне надо подумать. Ты не против, если я побегаю вокруг? На свежем воздухе у меня в голове проясняется.
– Ладно, только ты осторожней. После таких дождей все вокруг размыло. Ты же не хочешь растянуть ногу или запутаться гривой в заборе? – предупредил Калум, точно как любой излишне заботливый родитель, не понимая, что его дитя давно повзрослело.
Вода доходила Акорне до бабок, и девушке приходилось высоко поднимать ноги. Неторопливой рысцой она двинулась вдаль, к горизонту. Приходилось постоянно быть настороже, взбаламученная шагами грязь скрывала кочки и выбоины под водой. Акорна была этом только рада – сосредотачиваясь на беге, она могла не думать.
Но, как ей показалось, слишком быстро девушка достигла края обширной лужи, взбежав по пологому склону, поросшему отсырелой травой. Та чавкала под ногами, но идти по ней было легко. С каждым вздохом в ноздри Акорне бил сладковатый запах прелой листвы; земля была пропитана, отравлена водою. Но под ковром жухлой, гниющей травы могут скрываться живые корни, обещая обновление. А будет ли такая перспектива у нее – врасти в среду, родную по праву? Или она окажется уродцем, не принадлежащим ни к линьяри, ни к народу, вскормившему ее? По мере того, как шаг Акорны ускорялся, все сильнее обуревали девушку непрошенные мысли и страхи. Ее народ… так что же, Гилл, и Рафик, и Калум – уже не родные ей? Калум просил не забывать их – но не окажется ли скорей, что сами они позабудут воспитанницу?
