Валька скрылась в дверях, а княжна бросила ей вслед:
– Нет, эта женщина в конце концов доведет меня до сердечного приступа. Если бы не ее бескорыстная помощь в деле твоего освобождения…
Но Валька уже влетела обратно. Причем влетела в буквальном смысле, по воздуху. В руках у нее был тяжелый кованый ларец, тот самый, который она однажды принесла в мешке неизвестно откуда со словами: «В тыща девятьсот четырнадцатом году в тайнике припрятала, и все недосуг забрать было».
Ларец по-прежнему казался припорошенным пылью и паутиной, но, когда Валька откинула крышку, вытащила из ларца потертый футляр и распахнула его, ахнула не только Маргарита, но и княжна. На подушечке из черного бархата лежало бриллиантовое ожерелье, украшенное подвесками с такими крупными сапфирами, что трудно было поверить в их подлинность. И все же это были именно сапфиры, а не куски синего стекла, украшающие привычную современным дамам бижутерию.
– Что это? – запинаясь, прошептала княжна.
– Подарок великого князя Дмитрия Павловича, – небрежно бросила Валька. – Насколько я понимаю, это вещица из приданого его матери, греческой принцессы Александры. Бедняжка, если вы помните, вышла замуж за Павла, младшего брата императора Александра Третьего, но умерла молодой. Как раз когда рожала Дмитрия. Я всегда была уверена, что роды – вредны. Ну вдовый Павел со временем сошелся с женой полковника фон Пистолькорса, она развелась с мужем, был страшный скандал… Впрочем, это все уже неважно. Когда дети принцессы Александры выросли, отец разделил материнские драгоценности между Дмитрием и его сестрой Марией. А они и ценности в них особой не видели – капризные ребята были, балованные. Ну великие князья, как же! Дмитрий тогда мне много побрякушек надарил из материнского наследства… Я думаю, сберегу, может, сам еще вспомнит о маминой памяти. И в четырнадцатом году, когда он уходил на фронт с полком кавалергардов, я его подарочки прикопала до лучших времен. Меня тогда тоже на войну потянуло… Сперва пришлось фронтовой сестрой пойти, а потом уж… Эх, что теперь вспоминать. А о ларце, честно сказать, я как-то и забыла в суматохе. Тогда ведь такое началось – то война, то революция, то снова война! Вообще я не увлекаюсь частной собственностью. Зато теперь мне есть что оставить Ритке в наследство. Своих внуков-правнуков у меня нету, не обзавелась, а ты мне, Ритуха, как родная. На, носи!
– Да куда же я в таком ожерелье буду ходить? – пролепетала Маргоша.
– Ну к императору в гости, к примеру. Ты ведь уже не первый раз по магическим делам попадаешь к царственным особам, не грех и принарядиться для такого случая. Мне-то и подавно пойти в бриллиантовом колье некуда, кроме праздничного вечера в Доме офицеров. А там без сапфиров и бриллиантов спокойнее. Они не в стиле нашей дивизии.
Маргарита, слушая Валькину болтовню, вдруг осознала, чье имя та только что назвала (значит, чары смешения мыслей отступили, и память приходит в норму). Великий князь Дмитрий Павлович… Неужели тот самый? Убийца Распутина?!
– Валя, – запинаясь прошептала она, – мне показалось, или ты рассказываешь о великом князе Дмитрии? Кузене императора Николая II?
– О нем, сердешном, – вздохнув, ответила Валька. – Он, конечно, был парень легкомысленный и на амурные дела слишком падкий, но до чего хорош, мерзавец…
Валька закрыла глаза, покачала головой и вдруг заговорила в совершенно непривычном для себя тоне. Такими словами изъяснялись героини романов из великосветской жизни, написанных лет сто назад. Видимо, валькирия по-настоящему прониклась ушедшими воспоминаниями.
– Его совершенство поражало воображение. Красавец: светлые волосы, уверенный взгляд, скульптурная челюсть. Обаяние невероятное. А какое изящество!
Маргоша уже представляла Вальку благовоспитанной и элегантной светской дамой, коротающей досуг в обществе великих князей, но та быстро превратилась в саму себя, игриво добавив:
– А сколько в нем было, грубо говоря, необузданной сексуальной мощи… Ну как тут устоять?
Их разговор прервали сдержанные рыдания. Плакала княжна.
– Что с вами случилось на этот раз, дорогая моя? – участливо поинтересовалась размякшая от романтических воспоминаний Валька.
– Ну почему мир так жесток и несправедлив? – горестно вопросила княжна. – Ну почему – одним дается все, а другим – ничего? У меня вот даже серьезного романа ни разу не было! В моем прошлом осталась лишь тоскливая безответная любовь.
– Тоже мне повод для расстройства! – фыркнула Валька. – У меня вот романов было, как грязи, и не могу сказать, что все они мне очень понравились. Бывает, что после и не отплюешься! Поверьте, княжна, лучше с тоской вспоминать возлюбленного, бросившего тебя в юности, чем годами терпеть рядом с собой мужчину в разных стадиях умственной и физической деградации. Вот Бальдр, сын Одина, умер молодым, и я всю жизнь вспоминаю его с теплом. А великий князь Дмитрий… Когда-то он обещал много… В том смысле, что был многообещающим юношей. Но потом случилась история с Распутиным, в которую по наущению Феликса Юсупова встрял этот коз… в смысле мой ненаглядный. После убийства Распутина Дмитрия сослали в дальний гарнизон на границе с Персией, а дальше все покатилось, как снежный ком: одна революция, другая, его скитания по Ближнему Востоку, английская армия, парижская эмиграция… Конечно, Дмитрий Павлович много испытал, но постепенно стал скучный, как бухгалтерская книга, и страшный, как дефолт 1998 года… Впрочем, в Гражданскую видали мы кое-что и пострашнее. Но мне Дмитрий как-то быстро надоел – не люблю мужчин, которых могут сломить обстоятельства. Меня лично обратно в Россию потянуло – в начале тысяча девятьсот тридцатых в Европе было скучно, глобальный экономический кризис, то да се, и наши эмигранты вечно ноют о стране, которую прос… пардон, профукали ни за грош. А в Москве как раз стали набирать женские авиационные полки. Я всегда любила летать, даже без самолета. А уж на самолете-то, за штурвалом, совсем милое дело. Я взяла себе новое имя – Валентина Гризодубова и вскоре совершила беспосадочный перелет Москва – Дальний Восток. Это в те-то времена и на той технике! Но летать приходилось за железным занавесом, извините за выражение. Дмитрия я из виду совсем потеряла, только какие-то слухи о его жизни до моего самолета и докатывались. Вроде связался в Париже с Коко Шанель, но она его вскоре бросила; потом женился на американской миллионерше, но она его тоже бросила. Стал пить, много болел и рано умер от туберкулеза… А ведь в белоэмигрантских кругах считался одним из главных претендентов на императорский престол.
