Ознакомительная версия.
Мортян порвал на себе человечью трофейную одежку, и как был, с рогами, копытами, хвостом и мохнами на ладонь высотой, – какими и бывают матерые беси-самцы, помчался по тихим улочкам района Коньково в сторону Кольцевой автодороги. И странно ему было: лет сто назад в этом городе живо принялись бы от него убегать, лет триста назад немедля исполчились бы ловить, а сейчас его как будто никто не замечал. Ну, бежит по улице голый бес… Богата на выдумки мать-природа!
Подковки на копытцах весело вызванивали по асфальту мелодию шкодливого анчутки в бегах.
Стало быть, пометил и он ее, – размышлял на бегу сержант. – Она его пометила, теперь он ее… Значит, скоро одному из них не жить. Такая примета. Один другого как-нибудь уходит.
Не страшно ему было Зеленого Колокольчика: хоть наполовину, а выполнил сержант задание. Девку-витязя подранил, притом химера сожрала не простого дружинника, нет. Ей попался старший дружинник, по нашивкам видно… А это – в двух шагах от витязя.
Неутомимый бес пробежал мимо станции метро Теплый стан. Однако дальше вышла заминка. В том месте, где улица Профсоюзная ныряла под эстакаду Кольцевой автодороги, сутки назад он поиграл с парнями в фуражках. Там еще была такая сложная развязка. Была, да вся вышла. Видно, здесь полкан проводил свой отвлекающий маневр, и этот самый маневр в виде маленького старого автобуса (на таких тутошний народ любит гробы возить) лежал на боку, мятый-рваный-паленый, с десяток дружинников поливали его из гранатометов, один кто-то добавлял из огнемета по расползающейся из последних сил бесячьей пехоте. А дальше, на месте развязки, высились беспорядочные развалины… Фугас они туда, суки, подвели. Серафим их раздери, др-рань! В автобусе, небось, не меньше десятка парней было.
Мортян было задумался, как тут быть. Проход к своим охранялся, лезть в пекло – резону нет. Владыка, да гноится имя твое, вразуми, как выбраться отсель? Голова, кстати, просто раскалывается. Либо где-нибудь поблизости праведник живет, либо вредный для чистой силы предмет, крест чудотворный, или, скажем икона, чума их забери… а может быть церковь… Проклятая церковь, проклятая голова!
Вдруг все эти руины, да еще порядочный кусок шоссейной насыпи, шагов на сто по обе стороны, превратились в морскую волну… Вода, пена, столбы, каменья, мусор всяческий, машины и тела обрушились с изрядной высоты. Дружинники отпрянули, разбежались.
Полковник, херувимово отродье, силу свою показал. Вот оно что. Понятно так вышло: мол, не преграда мне эта ваша Кольцевая автодорога, не рубеж и не стена. Пройду, мол, как через водичку.
По ночной поре дружинников отозвали. Как тут охранять дефилею, когда спасателей-милиции набрело с полк? Мортян понимал вражьего воеводу: напрасно здесь стоять ни к чему. Поискать надо бы другую позицию. К полночи ближе бес вылез из кустов на улицу, убил пожилого мужика своей комплекции и оделся в человечье. А потом ящерицей проскользнул в толпе на ту сторону…
В шатре у Зеленого Колокольчика беседа вышла не такая уж и угрозная. Начальство, конечно, сообщило, что в автобусе выбито семеро бесей. И еще два – с Мортяном. И еще пять «ударников». И химера. А потом послало Мортяна в нокдаун. Хорош, полковник, умеет… Но за подраненную девку дал сержанту еще один шанс. На завтрашний день.
– Что, ваше мракобесие, – спросил начальство Мортян, – дерьмовый мы инструмент? Расходуемся быстро, а толку нет?
И ведь не от злобности нрава сказал, а начальство жалеючи: все нет ему удачи и нет. А ведь знал железное правило – начальство не жалеть никогда, чего б не случилось. Оно-то тебя не пожалеет. И когда сказал, то смекнул моментом, какая в простых словах вышла язвенность…
– Заткнись, сержант. Заткнись, а то крест заставлю кушать. Старинная казнь, со времен Юлиана Отступника не применялась, но очень хорошая. В твоем прокисшем брюхе каждая щепочка будет не хуже горячего уголька… Заткнись и не раскрывай рта, пока я не велю, а то, клянусь своею силой, так и сделаю. Какой вы инструмент? Да никакой. Вши, плесень, упыри беззубые… Два цифровых демона вместо всех вас вместе взятых были бы более ценным инструментом… инструментом… – поперхнулось начальство, задумалось о чем-то своем, тайном и смертельно опасном. Если уж у этакого свирепца вся его смазливая рожа волнами от растерянности пошла и даже серебряные бубенчики со страху звякать перестали, то, ясное дело, всплыло нечто смертельно опасное…
– Бесе, милостивый! Кого я выпустил! Это же резец… Настоящий живой резец… Резец без хозяина… – Зеленый Колокольчик пораженно выкликал фразы, утратив интерес к сержанту.
Мортян отошел подальше и сунул в пасть курево. Какой там такой резец, ведьма Петровна его знает. А что полкан столичный об экзекуции над ним, простым бесом, уже и думать забыл, – это настоящее и большое солдатское счастье…
16 июня, вечер после трудов праведных
…Но у самой двери остановился и браться за ручку не стал.
Из-за двери:
– О-о!
– Что – больно? Больно тебе? Прости, я не хотел…
– Не прерывайся.
– Тебе же больно!
– Не прерывайся, дубина… Н-да. Да-да-да-да-да. Ха-ха-ха. Да. Да!
– Так? Так? Тебе не больно?
– Не-ет… Мне хорошо-о…
Довольное урчание. Или что-то вроде того, милое, утробное, с легоньким постаныванием.
– Руку, руку не убира-ай… оттуда-а-а… О! Умелец мой… Тяжесть перемести вниз. Не так.
– Как?
– Вот та-ак. Да-да-да-да-да. Ну-ну-ну-ну. М-м-м-м.
Ее визави вскрикнул, потеряв контроль над собой. Ответом крику был долгий протяжный вздох.
– Да-а-а-а-а-а…
«Уж так у них раздумчиво вышло, у мерзавцев! – за дверью стоя, размышлял воевода. – Пороть. Пороть, пороть и пороть». Потом он было вознамерился вежливо поскрестить. Именно вежливо, а не командно-адинистративно. Понимаем. Однако посовестился. Пусть отдохнут минуточку. Надо же и этим молодым мерзавцам полетать над грешною землею… Немножечко. Минуты две. Не больше. Нашли время затеять!
– Что это ты делаешь, Машенька?
– Я? Собственно, ничего.
«Слава тебе, Господи. Одевается наша дева Орлеанская. Уже, поди, портки натянула…» – и Бойков по новой примерился к дверной ручке. Не тут-то было.
– …А вот и неправда. Со мной определенно кто-то что-то делает. И очень сноровисто.
«На новую пошли. Форсаж, конечно, Машка включает. Тоже, Марья-искусница, коляска самобеглая!»
– Не знаю, не знаю. Кто бы это мог быть?
– А-ах! Ты-ы…
– Ну уж нет. Я такой ерундой не занимаюсь. Разве что, мои пальцы…
«Отрубить бы тебе все двадцать!»
– А теперь – кто? Ктоу-у?
– Не знау-у… Разве что, мои пальцы на ноге…
Ознакомительная версия.
