l- Какова же тогда причина? – император нахмурился: снова неудача! Советник Гао незаметно напрягся. – Говори же.
l- Ваш ничтожный слуга не смеет скрывать от владыки ни крупицы выпавшей на его долю мудрости, – заговорил Чжан. – Истина в том, что те речи, которые запечатлены в той книге, в сути своей небывалые, а события, о коих повествует она, – диковинные и удивительные. Хэ Ма, творец поразительный, но никому дотоле неведомый, сложил песни и гимны, в коих говорится о походах, сражениях, победах и пирах воинов, среди четырех застав никому не знакомых, и имена героев тех звучат уху непривычно, словно имена варварские, но поступки и речи их таковы, что и благородный муж не побрезгует, хотя и сочтет многое странным и чудным. Слог же Хэ Ма поистине драгоценен – будто ряды ясных жемчужин слова его, что на крепкую нить нанизаны…
l- Верно ли мы поняли, что ни в каких других книгах, здесь ли, в нашей библиотеке или же ранее тобою читанных и изученных, ничего подобного ты никогда не встречал? – перебил император.
l- Истинно, о владыка! Истинно так! – склонил голову наставник. – Ничтожный слуга не может похвастаться всезнанием, однако же долгие годы затратил он на постижение мудрости и уверенно может сказать, что гимны Хэ Ма нигде не встречал даже намеком, как песчинка маленьким. И если слуге вашему позволено будет сказать… – тут Чжан почтительно умолк в ожидании.
l- Позволяем, – чуть кивнул Цинь Ши-хуан.
l- Ваш ничтожный слуга убежден, совершенно убежден, что книгу сию неведомые пути судьбы доставили к нам из стран за морями. Известно, что жители тамошние отличаются и видом своеобычным, и нравами, и порядками, а уж установления, принятые в странах тамошних, заставляют лишь вздохнуть в изумлении. Про дела их нам совершенно неведомо, и книга сия, быть может, единственное о том свидетельство. И ваш ничтожный слуга вовсе не испытает удивления, узнав, что этот список – в Поднебесных землях единственный… – речь наставника текла плавно, голос звучал убедительно в своей уверенности.
l- Что скажет советник? – обратился император к Гао.
l- Из прозвучавших мудрых слов ваш слуга ясно понял, что убеленный сединами знаний наставник Чжан ничего об этой книге не знает и найти не сумел, – тут же ответил советник. – Прошу владыку не считать это за вину наставника, ибо в том, о чем говорит он, сокрыто зерно понимания, по разумению вашего слуги, понимания верного. Книга эта – не из наших земель, и как понять ее, постичь весьма затруднительно.
l- Что же… – в раздумье кивнул Цинь Ши-хуан. – Возможно, мы обратим наши помыслы к ней позднее, когда будет завершено великое дело.
l- Если владыка дозволит сказать своему ничтожному слуге еще несколько слов… – вдруг произнес наставник Чжан. Цинь Ши-хуан посмотрел на него повелительно: говори же. – Изучая эту непостижимую книгу, ваш ничтожный слуга обнаружил одно присущее ей важное свойство, о котором не смеет умолчать.
l- И что за свойство открыл ты, наставник Чжан?
l- Свойство этой книги таково, что если долго читать ее или иметь при себе поблизости, держать в руках или носить за пазухой, то все тревоги, коими столь богата жизнь, постепенно улетучиваются, истончаются, а под конец и вовсе рассеиваются, – заговорил Чжан. – И порукой тому – сам владыки слуга ничтожный, более при грозном виде повелителя не трепещущий, но исполненный самой глубокой заботы о делах его и преданности. Именно она и позволяет ничтожному так открыто вести в высоком присутствии столь откровенные речи, ибо ведомо слуге ничтожному, что умолчать о подобном неуместно, а сказать иными словами – недейственно.
Цинь Ши-хуан махнул рукой советнику, устремившемуся было наказать Чжана за дерзость: оставь его!
l- Мы… благодарны за такое важное сообщение, – задумчиво пробормотал император, глядя на наставника в упор. – Мы ценим верную, преданную службу и щедро награждаем за нее. Доставь нам книгу Хэ Ма!
Наставник Чжан бегом устремился к главному алтарю святилища, где было уже установлено роскошное каменное сидение, с высоты которого владыке предстояло созерцать миниатюрную Поднебесную, – и столь же быстро вернулся обратно со свертком.
l- Мы вскоре вернемся с новыми повелениями, – Цинь Ши- хуан принял из рук наставника сверток. – Советник Гао! Мы возвращаемся.
***
Когда император снова занял место на возвышении в переднем зале, воевода Мин уже прибыл. Стоявший по правую руку от владыки советник Гао, повинуясь кивку Цинь Ши-хуана, подал знак гвардейцам, и воевода тут же был допущен в зал. Мин, статный, высокий воин, с суровым, опаленным сражениями, но по-прежнему красивым лицом, бережно держал в руках нечто завернутое в кусок плотного шелка.
l- Владыка! – воевода упал на колени напротив возвышения. – Высочайший приказ исполнен. Ничтожный доставил ту вещь, которую желал получить владыка. Вот она.
Цинь Ши-хуан некоторое время оценивающе смотрел на сверток, который воевода Мин осторожно положил на пол перед его возвышением. В сумрачном зале, освещаемом лишьь теми лучами заходящего солнца, которые смогли пробиться сквозь тонкие занавеси близ открытых окон, воцарилась ничем не нарушаемая тишина.
Наконец император пошевелился, внимательно взглянул на советника Гао, потом на воеводу.
l- Все оставьте нас! – негромко велел Цинь Ши-хуан, и через мгновение тихо скрипнули входные двери, закрываясь снаружи. Повелитель Поднебесной остался с заветным свертком один на один.
Он медленно спустился с возвышения и сел рядом, прямо на пол. У правой руки положил верный меч. Кончиками пальцев осторожно потянул за край материи. Шелк развернулся.
Зеркало. Лежащее изнаночной, неотполированной стороной вверх. На вид похожее на бронзовое, но не бронзовое яснее, ярче, налитое тугим внутренним светом. Небольшое – пальца в три в поперечнике. В центре выгравирован то ли хризантема, то ли нечто на цветок очень похожее. А по сторонам от цветка, ближе к краю, на равном удалении друг от друга – неглубокие выемки сложной формы, числом пять, все разные. И ни единого знака, ни одного иероглифа. Это казалось странным: в покоях Цинь Ши-хуана было достаточно драгоценных и древних зеркал, изукрашенная внешняя сторона которых поражала искусством и тонкостью изготовления, и на всех надписи были – хотя бы отметка, клеймо мастера, по праву гордившегося своим творением. Здесь – нет. За исключением цветка в центре и фигурных выемок внешняя поверхность зеркала была удивительно ровной. Император присмотрелся – и не разглядел ни единой царапины. Даже намека на царапину. Непостижимо! Неужели, и вправду – то самое?…
l- Вот, наконец, оно…
