Но теперь со стороны изгороди валил дым. И именно туда через посыльных велел бежать глей.
По Закону, хрымы обязаны поддержать его на войне. За глея Гоша, не раздумывая, побежал бы и в степь, и куда дальше. Потому что видел – тот не пошлет на верную смерть никого из своих.
Нираг каждый месяц собирал сельских – обучал оборонительному строю. Похоже, пришел день, чтобы узнать, чему они научились.
Дюльке пятнадцать, его место в бою. Мама знает. Но хорошо, что она была в огороде, когда по улице промчался гонец. Пусть услышит о войне уже после победы.
А глея пусть спасет пресвятой Моуи.
Прибежали. Не успели отдышаться, Нираг начал выстраивать копейщиков. Объяснять в который раз: сомкнуться в линию, при приближении верховых упереть копье в землю и наступить, выставив острие вперед. При обстреле укрыться щитом. Все просто, очевидно. Но только пока нет впереди колдунов-степняков.
Верхом на Буренке выехал глей.
– Земляки! Там – около тысячи дикарей. Не желающих пахать землю, растить домашнюю живность или даже гнать нир. Они хотят одного – отобрать наше. Спалить наши дома. Трахнуть наших женщин – матерей, сестер, любимых. Оставить после себя только перелище. Мы укрыты изгородью. Но колдуны привезли баллисты. Такие колдовские машины, забрасывающие бочонки с горящим маслом в кусты. Изгородь долго не выдержит. Один проход они пробьют. За проходом приготовлены кхары, укрытые деревянными щитами. Эти щиты уберегут их бока и ноги, когда кхаров пустят по горелому. Они протопчут тропу. И тогда хлынут сотни. Но мы не позволим. Отступать нельзя, позади – Кирах, ваш и мой дом.
Он оглянулся в сторону дыма.
– Держите строй здесь. Сотники! По команде – отступайте, держа линию. У них есть арбалетчики. Бьют на сто шагов. Закройтесь щитом. Когда верховые близко, арбалеты не стреляют, чтоб не задеть своих. Десятники! Смотрите за людьми. Один упал – сразу закрывайте брешь.
Глей говорил уважительно, как с благородными, доступно и понятно. Потом слово брал Нираг. Его слова тоже были доходчивыми, но другими: кто дрогнет, того он сам порубит на куски и скормит пырхам.
Машину, о которой говорил глей, Дюлька видел у замка, потом ее разломали, разобрали на дерево. Видать, у колдунов их много, над изгородью летают огненные шары и падают в заросли. Некоторые падают с этой стороны и катятся по земле, разбрызгивая огонь.
Пахнет горелым маслом.
Дюлька знал: в степи мало воды в стеблях. Часть кустарника умерла почти сразу, сухие ветки с шипами только делают ограду гуще. Но и горят быстрее.
Наконец, колдуны прорвались. Гремели выстрелы оружия, такое только у Глея и у его отца, конные на кхарах ударили прорвавшимся во фланг и перебили всех, преодолевших изгородь.
А она продолжала пылать. Проход прогорел и стал шире. Десять, потом пожалуй даже пятнадцать шагов. И вот уже целая волна степняков хлынула, они понеслись вскачь… Один несся прямо на него! Дюлька ощутил страшный удар. Копье треснуло и переломилось. Острие с куском древка застряло в кхаре, бык попытался встать на дыбы, но завалился набок, привалив седока.
Мощная лапа десятника из наемников Нирага схватила за шиворот и вырвала из строя назад.
– Не спи! Хватай запасное копье, сын пырха!
Дюльке стало мучительно стыдно. Какую-то секунду он стоял в общей линии с жалким огрызком в руках. Накинься на него другой степняк – прорвал бы строй!
Справа упал другой копейщик с пробитой головой. Дюлька тут же занял его место. Держать строй! Держать строй… Держа-а-ать…
Снова контратака верховых. И снова глей в гуще схватки. Его оружие перестало стрелять, кхар под ним пал. Тогда он уцепил ближайшего степняка и просто сдернул с седла!
А затем выхватил короткое стреляющее оружие, его Гош называл «пистольет», поднял над головой и показал – все за мной!
Фаланга двинулась навстречу степнякам, тесня их к выжженному проходу. Гош метался впереди, стрелял, орал какие-то непонятные слова. Потом вдруг упал и перекатился под защиту копий.
Полукруг копейщиков сжимался. Держать ровную линию было трудно, перебирались через тела людей и массивные туши рухнувших кхаров. Последние степняки, пешие, пытались пролезть к тропе. Мешали трупы. Дюлька видел: стоило колдуну принять в сторону и невзначай коснуться живой части изгороди, одежда немедленно прилипала к веткам. Если степняк не успевал вывернуться из куртки и шаровар, кусты медленно захватывали его самого.
– Щиты! – прогремел Нираг. – Отходим!
Кто чуть замешкался – получил свое. Как предупреждал Гош, арбалетчики стреляли, лишь только между ними и копейщиками не оставалось колдунов.
Раздались стоны раненых. Болт пробил и щит Дюльки, застрял, едва не достав до лба…
Вновь степняки не полезли. День клонился к вечеру.
Хрымы поели-попили, что бабы принесли из деревни, и ночевали прямо здесь, на земле. В сотне шагов от прохода в изгороди.
Наутро Гош сообщил: колдуны ушли. И пригласил посмотреть на проход.
Это было чудо. Из сожженных и истоптанных ветвей выбросились вверх свежие побеги. Лишь за ночь – выше колена взрослого мужчины, все усеянные когтями. Густые.
Вот почему колдуны не решились повторить. Кхар не пройдет и человек тоже. Ветки, хоть молодые пока, вопьются в ноги. А что стало с застрявшими степняками – глядеть тошно. Одни скелеты и железные части амуниции. Растения сожрали все – даже кожаную одежду, шапки, сапоги.
Глей приказал собрать наших для погребального костра. Много, семнадцать человек. И раненые есть. Но степняков – много больше. Правитель решил их не хоронить – ограда похоронит.
Сняв ценное, хрымы брали мертвых врагов за руки-ноги, раскачивали и швыряли в заросли. Что делали с трупами колдунов хищные растения, смотреть не хотелось.
Добили раненых степных кхаров. Разделали. Вышло много. Теперь прокоптить-просолить, переложить листками лопухов – и в погреб. На месяцы обеспечены мясом. А если протушить говядину часа два да подать с картошкой, с зеленью да с жирной подливой… У парня, с вчерашнего вечера не евшего, слюнки потекли!
Возвращались домой.
Глей Гош слез с кхара, подошел к Дюльке и обнял за плечи. Как друга.
– Ты хорошо стоял с копьем. Я видел. Без вас ни за что не сдержали бы колдунов.
– Благодарю, глей. Скажи, что ты кричал, когда звал вперед?
Он пожал широченными плечами.
– Не знаю… Орал все, что в голову приходило. Главное, наверно: «На Берлин!» Это такой клич, что с ним не победить невозможно.
