18
Дракон медленно кивнул. Их целители называли подобное состояние отделением или расщеплением души — физически существо было живо, но сочетание ментальных пробоин и повреждений мозга не позволяло восстановить разум. Душа отделялась, и с этого момента помочь несчастному было нельзя. Конечно, возможности драконьей магии в этой сфере куда шире человеческой. Вероятно, встреть он Ирейн раньше, всё бы сложилось для её матери иначе. Но имеет ли смысл говорить об этом теперь?
— Ты ведь понимаешь, что твоей вины в этом нет? — спросил Тир мягко.
Она не сказала ничего, только покривила губы, и князь внезапно с головой окунулся в её эмоции — не отголоски, как раньше, а вполне полноценное погружение.
И да, он знал это чувство. Он просыпался с ним уже много лет, спрашивая себя: а мог ли он спасти родителей в тот день, сделать что-либо? Не должен ли был умереть вместе с ними, а не бежать, как жалкий трус, и прятаться у Ледяного клана?
Умом он понимал, что поступил единственно верно. Но то умом, а вот сердцем...
Ирейн подняла голову, глянула удивленно, а потом тихо спросила:
— У тебя тоже, да?
И он был несказанно рад первому полноценному эмоциональному единению с парой, но немного растерян от обстоятельств.
— Смута, — сказал он. — С князьями такое случается.
Снова кривоватая усмешка.
— Да, случается... И как? Ты ведь понимаешь, что не виноват?
Тир фыркнул и мягко сжал её ладонь. Говорить вслух не было нужды — они прекрасно чувствовали и друг друга, и ответы.
— Ты расскажешь, что было дальше? — не то чтобы он не догадывался. Просто ощущал, что ей это нужно — вскрыть гнойник, рассказать об этом сейчас, в минуту слабости, чудом избежав смерти, потеряв ещё одно близкое существо — по его, Тира, вине.
— Дальше становилось хуже, хуже и хуже, — вздохнула Ирейн. — Она начала забывать нас, порывалась куда-нибудь уйти... Однажды даже бросилась на меня, потому что решила, что я украла брошь.
— Ту самую, что в кошельке?
— Да. Хотела отдать её Фло — на память.
Они помолчали. Да и что, во имя Неба, тут скажешь?
— Знаешь, мне странно рассказывать тебе это все. В смысле... наверное, у сказочных персонажей не должно быть таких историй.
— В каком смысле?
— Я хочу сказать... с тех пор, как ты явился сюда, мне кажется, что я в сказке, — Ирейн тихо закашлялась, но все же продолжила. — Той самой, где у героини великая магия, увлекательные приключения, тайна рождения… она ведь непременно имеет знатное происхождение! А родители... ну, если и умерли, то убил их злобный и жестокий злодей, которому потом можно радостно мстить — и от этого наверняка проще. А как можно победить то, что невидимо и неосязаемо? Или собственной магии, из-за которой это все произошло, мстить? Это как-то глупо. Знаешь, — продолжила она, — я ненавижу себя за то, что испытала облегчение, когда она все же ушла к Предвечной. Подумала: «Вот мы и отмучились» — а потом мне стало страшно, а ещё стыдно. Она звала меня... точнее как, она смотрела на меня, но не узнавала, и продолжала звать свою дочь, Ирейн. Это было какое-то безумие. И знаешь, самое обидное, что о таких вещах по большему счету не поговоришь ни с кем, не объяснишь, они вроде как закономерны и обыденны, разве нет? Папа мог от этого сбежать — в работу, в выпивку, в дела трактира, но у меня в глазах общества и своих собственных не было такого права. И это нормально для женщины — быть сиделкой, верить некоторым, так это чуть ли не одно из наших призваний. И я не жалею, просто прошло столько лет, а мне все ещё чудится, как она зовёт меня. Представляешь? Смотрит сквозь, не узнает и зовёт, умоляет о помощи. Знаешь... там, в воде, перед самым концом, мне почудился её голос.
Тир молчал, просто мысленно потянулся вперёд, буквально на своей шкуре ощущая эмоции, захлёстывающие его пару. Он позволял им проходить сквозь себя, стараясь не задерживать внимание на мелькающих перед глазами образах — он уже не мог их изменить, как бы ни хотел.
Дракону было грустно и горько понимать, насколько же Ирейн привыкла быть одна, взваливать на свои плечи непосильную ношу и волочь её, не особо и рассчитывая на помощь со стороны. Её самоощущение чем-то напомнило ему чувства оказавшегося в окружении солдата, точно и наверняка знающего, что подмога не придёт. Да и, если подумать, разве жизнь человеческой женщины — не поле боя? Как и любая жизнь, в принципе. Но к женским бытовым и житейским проблемам он, как и большинство ему подобных, всегда относился... снисходительно. Да и как же иначе, когда ты — дракон, княжеский сын, один из мужчин, творящих большую политику? У него никогда не было простых человеческих проблем. Откуда бы им взяться?
— Извини, — сказала между тем пара, тихо всхлипнув. — Я обычно не веду себя так.
И Тир с нарастающим изумлением, страхом и возмущением ощутил, как связь снова прерывается. Она перекрыла её! Сама! Он вскинулся было, но тут же себя затормозил: его девочка не осознавала, что делает. Да она даже о специфике своего дара ничего не знала, куда уж там уметь сознательно им пользоваться! Нет, в данном случае реакция была инстинктивной.
Проблема в том, что она не доверяла ему до сих пор. И можно ли её за это винить? Это высшие расы полагают доверие к истинной паре само собой разумеющимся — и то не всегда, многие считают это принуждением и сопротивляются, тот же Ар хороший пример. С людьми сложнее. В них магией не был предусмотрен тот самый механизм, притягивающий к паре как магнитом, у них не было априорной веры совместимому партнёру — по крайней мере, не в той степени, что у оборотней, демонов или драконов. Ар был по-своему прав, предупреждая, что с человеком будет сложнее: человеческое доверие ещё надо заслужить.
— Не закрывайся от меня, — попросил он мягко, наклонился, поцеловал — осторожно и нежно. — Тебе не обязательно со мной прятать слабости и быть сильной. У нас есть для этих целей я. Ты же видела, какой я в драконьем обличьи? Большой и страшный.
