Мария Николаева - Чертящий Путь

Я невольно вздрогнул, заслышав этот размеренный спокойный голос. Я уже и забыть успел об Асе, а она напротив ни на мгновение не ослабляла внимания. И сейчас что-то в ее не по-детски серьезных глазах меня насторожило.

– О чем ты?

– О том, что ты только что вырвал целую страницу из Книги Бытия. И, кажется, этого даже не заметил. Ты переписал судьбу этого человека, – небрежный кивок в сторону лестницы, – случайно, даже не думая об этом, даровал ему право. Все-таки не ошиблась моя песня – ты действительно чертящий.

Я удивленно посмотрел на разоткровенничавшуюся менестрельку. Ребенок еще. Девчонка. Но с даром. Из тех, кто чувствует любое изменение узора на страницах Летописи.

Такая же как я.

И – другая. Она смогла обуздать свой дар, подчинить его своей воле, научиться пусть немного, но пользоваться им. Как сказала однажды Даризи: я – оживший хаос. И захватив нить чьей-то судьбы, я меняю ее, случайно, не осознавая этого.

Все же не зря danely Судьба меня недолюбливает. Я бы тоже относился с опаской к существу, способному невольно, одним своим существованием, изменить узор будущего.

– Ксан! Не забивай себе голову этим, – мгновенно утратив всю серьезность, потребовала Ася – именно потребовала, и мне осталось только подчиниться. Что поделать – меня учили не огорчать женщин. Ни при каких обстоятельствах. Боль женщины – боль мира, еще одна порванная ниточка, еще один уничтоженный шанс… Не дело так разбрасываться возможностями. И без меня всегда найдется желающий унизить и оскорбить слабого…

Тем более мне же ничего не стоит сейчас просто улыбнуться.

– Не буду, красивая.

Ася вспыхнула до корней волос. Это выглядело так забавно, что я не сдержался и снова улыбнулся.

Неплохое окончание для не самого удачного дня, верно?

Мое утро началось привычно и как-то буднично. Эта обыденность никак не вязалась со вчерашними событиями, но наверно я просто устал удивляться. Последние две недели были одним сплошным чудом, причем не в самом лучшем смысле этого слова. Единственным светлым моментом во всем этом стало знакомство с Асей, но менестрелька птичка вольная – сегодня здесь, а завтра там. Жизнь-странствие. Жизнь-дорога. Когда каждый шаг приносит свои встречи и свои расставания. Я уже и забыл, что когда-то точно так же ходил по свету, не особенно задумываясь, где встречу следующий день. А потом на моем пути попался Вирд. Чем меня купил этот город? Сначала он просто меня заинтересовал, а потом… он дал мне то, что я искал. И я сошел с пути. А ведь мне нигде нельзя подолгу задерживаться – я меняю узор Судьбы одним своим присутствием. Сколько возможностей я убил? Скольким не дал родиться? Ася мне напомнила о том, что я предпочел забыть. Но в ее песне так отчетливо звучал зов, что я его услышал. Зов пути, забытый, похороненный в дальнем уголке сердца, но все еще живущий на задворках моего "я".

Время вышло. И мне напомнили об этом. Но вы ведь дадите мне несколько лишних дней? Обещаю, я наверстаю упущенное, но прежде я должен пройти всеми тропами этого города. Негоже оставлять не истоптанные дороги за спиной – не вежливо это.

"Ходи, Ушедший. Мы тебя не торопим", – насмешливо прошелестели песчинки, поднятые ветром в воздух.

Я даже не удивился. Кажется, это свойство души я утратил надолго. На пару сотен лет точно.

Неясная вязь рун причудливой лентой бежала по страницам. Смысл ускользал. По отдельности вроде бы все понятно, но вот все вместе – абсолютно бессмысленный набор фраз.

Самое удивительное заключалось в том, что до этого текст отличался какой-то детской элементарностью. Но вот уже второй час я бьюсь над отрывком в три абзаца и никак не могу понять, в чем же дело!

Стоп. Чернила другие!

Я осторожно согнул предыдущий лист и старательно сравнил.

И почерк другой.

Да, начертание максимально приближено к оригинальному, но если присмотреться отчетливо видно, что наклон немного другой, да и элементы отдельных знаков чуть разнятся.

Я перевернул страницу, вызвавшую такие проблемы, и пробежал глазами дальнейший текст.

Здесь снова все возвращалось к исходному стилю. Слова привычно строились в предложения, предложения в фразы, а фразы в свою очередь превращались в историю первых лет после ухода Изначальных.

Я еще раз все проверил, но сомнений уже не оставалось: кто-то вклеил в книгу лишний лист, причем сделал все, чтобы замаскировать его под остальные, но вот со знанием языка у него были явные проблемы – ничем иным бессмысленный набор слов не объяснить.

Я осторожно подковырнул ногтем лишнюю страницу. Не зря же кто-то пытался ее спрятать, более того хорошо спрятать! Будь я чуть менее внимательным или относись к работе не столь серьезно – и вряд ли бы обратил внимание всего на один лист…

Любопытно, что же так старательно спрятали от посторонних глаз…

Страницу отделить от остальных удалось далеко не сразу – сказывался возраст рукописи, необходимо было быть вдвойне осторожным, чтобы серьезно не повредить книгу. Наконец, плотный пожелтевший от времени листок оказался у меня в руках. И сразу же стало ясно, что он был аккуратно склеен. Старый трюк, очень старый. Но никогда прежде я не видел, чтобы так великолепно маскировали тайники.

Осторожно разделив склеенные листы, я стал обладателем сложенного вчетверо прошитого шелковыми нитями листа бумаги.

Вот так номер…

Я настороженно коснулся гладкой поверхности. Пальцы чуть покалывало от обилия заклинаний, пропитавших бумагу. Да, сомнений никаких нет и быть не может. Сколько себя помню, вся внутренняя переписка Домов, все архивы ведутся именно на таких листах. И кроме двуликих этот материал никто больше не изготавливает – слишком хорошо он впитывает магию, и не только бытовую, но и ту, что может принести с собой смерть… Не зря все же тайна производства этой бумаги охраняется едва ли не сильнее, чем технологии изготовления серебряной стали, которую так любят в своих поделках мои родственники.

В общем, даже не читая это послание, я могу с полной уверенностью сказать, что оно мне вряд ли понравится. Не бывает тайн, приносящих с собой что-то положительное. Почему? Все очень просто: хорошим мы не стыдимся делиться, а вот всё компрометирующее нас обычно пытаемся похоронить поглубже, да подальше… и редко когда радуемся воскресшему из могилы.

Взяв в руки пинцет и опасаясь даже дышать на прошитую магическими нитями записку, я осторожно развернул ее. Бездна и все ее порождения! Дакарское письмо! Причем самая старая его разновидность.

Затаив дыхание, я внимательно вгляделся в по-прежнему яркие идеально-ровные руны: