Гнев ее становился все безумнее, такого на своем веку Вергилий еще не видал.
— Я уничтожу ее, — орала она, и пена выступала на ее губах, клочья выдранных волос летели в стороны, тушь и помада стекали по лицу, намокшему от слез. Лицо ее походило теперь на маску Горгоны, голос сорвался на визг. — Я уничтожу ее! И тебя заодно с ней! Рыцарь! Защитничек! Некромант! Пройдоха! Сводня, дерьмо, потаскун! Я убью вас обоих!
Она бессильно замолкла, чтобы перевести дух, и тут Вергилий сказал:
— Довольно. Ты всячески унизила меня, и я покидаю твой дом навсегда. Мой путь пройден до конца. Филлис, нам тут нечего больше делать. — Он повернулся и, взяв девушку за руку, повел ее к дверям.
Но не успели они выйти наружу, как внезапный крик вновь разнесся по дому. Они оглянулись: Корнелия стояла там, где стояла, но за ее спиной, обнимая ее за плечи, стоял Огненный Человек, и вокруг них разгоралось пламя, скрывая их обоих. Столь безумен был ее гнев, что пали все заслоны, установленные ею, чтобы оградить себя от Феникса. Вергилий же, не желая того, произнес слова, снимающие заклятие, и вот Феникс, преодолев в один миг пустыни и моря, оказался возле своей невесты.
Вергилий и не пытался утихомирить этот огонь. С тем же успехом он мог бы попробовать усмирить Везувий. Странно, но похоже, что в тот раз в пустыне Феникс говорил правду: страх оставил Корнелию, и она, судя по всему, не испытывала ни малейшей боли. Напротив, пока огонь разгорался, лицо ее разглаживалось, становилось мягче, а тело податливо, согласно легло в огненные объятия любовника, глаза закрылись навек, и они навсегда скрылись в пламени — она с покорностью, он — как триумфатор. Какое-то время кучки пепла сохраняли еще очертания двух человеческих тел, затем непостижимым образом они соединились вместе, слились и образовали нечто вроде светящегося яйца, яйцо развалилось на скорлупки, и оттуда выползло нечто, напоминающее червя, немедленно скрывшегося в горке пепла, которая принялась на глазах стремительно расти.
Все оставались в полном оцепенении. Горло Вергилия смогло издать лишь звук, нимало не напоминающий ни одно из слов, и тут пепел посыпался вниз, на пол, открывая взгляду человека.
Феникс стряхнул с себя пепел, стряхнул его со своей красной, словно обожженной кожи, сделал нетвердый шаг… еще один… и зашагал уверенно, не обращая ни малейшего внимания на тех, кто с благоговением и оторопью глядел на него.
«Таким мог быть сам Эббед Сапфир, — подумал Вергилий, — в первые дни своего человеческого существования… нет, это не точное его подобие, но…»
Проходя мимо Вергилия и Филлис, Феникс сделал мягкое и почти невольное движение головы в их сторону. Что-то вспыхнуло в его бледных сине-зеленых глазах, что-то неуловимо напомнившее Корнелию. Вспыхнуло и пропало.
И он ушел.
Визжащие слуги разбежались по всему дому. Лаура лежала на диване, уткнув пылающее лицо в ладони. Вергилий дрожал и не мог справиться со своей дрожью, Филлис прильнула к его груди в поисках защиты.
А Туллио ползал по полу и горько причитал.
— Мы хотели царства, мы хотели Империи, — простонал он, словно бы самому себе. — Это не… не стоило того… не стоило…
Позже Вергилий скажет Клеменсу:
— Единственное, чего она желала, — бессмертия.
— Она выбрала неверный путь, — хмыкнул Клеменс. — Бессмертие в состоянии дать только алхимия. Ты прекрасно это знаешь.
— Нет, в этот раз я с тобой не соглашусь… Ты помнишь, что привело меня к Корнелии? Не драгоценностей я искал в подземельях мантикор, иного. Помнишь того ребенка, — да кто же не помнит эту историю? — которого они украли и долгие годы продержали у себя? Прошли сотни лет, а он жив до сих пор и выглядит куда как не на свои годы… У нее, Корнелии, были блестящие способности. Как жаль, вместе с нею мы могли бы своротить горы, как жаль…
Да, повернись дело иначе, они оказались бы необходимыми друг другу Корнелия и Вергилий. Любовь, а не ненависть могла бы связывать их друг с другом. Но что толку говорить об этом, надо же повидать и других, Лауру, например…
Чем занимается Лаура нынче, освободившаяся от деспотизма матери? Нет, ни похожий на быка дож, ни старательный волокита император ее не привлекали. Она собиралась домой, в гористый Каре, совершенно уверенная в том, что там, среди друзей своего брата, отыщет себе жениха.
— Здесь как-то все плоско и нудно, — поморщилась она, — давай вернемся, Филлис? Теперь все будет совсем по-другому. Братья дадут тебе свободу, я их заставлю! Мы будем жить в нашем дворце, вместе. Извини, конечно, за все, что произошло, но в чем я виновата? Я же нисколечко не разбираюсь во всей этой проклятой магии, к тому же ты ведь знаешь матушку… Что я могла поделать? А теперь нас ожидают все удовольствия мира, мы по-прежнему станем меняться платьями и претендовать… ну, может быть, и нет. Но в любом случае, Филлис…
Никаких сомнений, в глазах сестры Филлис оставалась мягкой и бесхитростной простушкой. Но Вергилий смотрел на нее во все время речи Лауры и по тому быстрому взгляду, который бросила на него Филлис, понял: никуда она не поедет. Ни в Каре, ни в какое другое место.
Знак обновления Скорпион… орел, змея, феникс… змея, скидывающая ветхие покровы, как руда, избавляющаяся от шлаков, змея, победительница мнимой смерти, змея живая, обновленная, гибкая… пламя пожирает феникса… феникс должен быть уничтожен пламенем, дабы родиться заново… сожженный огнем, уничтожающим все формы и очертания с тем, чтобы дать новую жизнь новым формам… моя огненная госпожа…
Наконец-то Досточтимая Белая Матрона соединилась со своим Рыжим Человеком[45].
Вергилий помнил об одной старинной деревенской ферме, которую знал уже очень давно, помнил пасеку, курчавых вислоухих овец, крики пахаря, помнил дубовые и ясеневые леса, клыкастых кабанов, торопливо уносящих ноги от охотников. И другую деревушку помнил, в Калабрийских горах, которую он знал во времена уже более поздние. Домики ее разбежались по отрогам гор, высились на кручах; подобно орлам на утесах, струились в тех местах источники невероятно холодной и кристальной воды, а еще были там тихие заводи, в которых плещется осторожная рыба, леса, луга, цветочные поляны. Как бы ему хотелось отправиться туда и оставаться там до поры, пока слабость и утомление не оставят его тело… Но все его великие проблемы оставались нерешенными, вопросы ждали ответов… хотя он и узнал все о Фениксе… Да, нечто тяжелое, словно бы закрывающая Солнце планета, исчезло, но что с того? Стало ли от этого зрение его более острым? Да, он восстановил душу свою во всей ее цельности, но разве же не так было и прежде? Что приобрел он за это время?
