Туземные обитатели Ойнгестуна усердно делали вид, будто ничего осбенного не происходит, кауниане же вовсе попрятались по домам. Это в планы новоприбывших не входило. Пезаро зычно выкликнал местную жандармерию в помощь — всех, как выяснилось, троих альгарвейцев в деревне — и сунул старшему под нос свиток с приказом. Тот прочел и кивнул молча.
— Сгоняете кауниан — всех до единого — на деревенскую площадь! — скомандовал сержант. — А мы пособим.
— Ага, — согласился ойнгестунский жандарм, возвращая Пезаро свиток, и добавил: — Что-то я в толк не возьму, зачем эта беготня.
— Если хочешь знать, я сам не понимаю, — отозвался сержант. — Но мне платят не за то, чтобы я много думал, а за то, чтобы я приказы выполнял. Пошевеливаемся. Чем быстрее закончим, тем быстрей сможем убраться отсюда и оставить вас в этой дыре зарастать паутиной.
— Ха, — буркнул местный жандарм. Вздорить с Пезаро — мало того что старшим по званию, так еще и прибывшим по заданию, — он не стал, а вместо этого обругал своих же товарищей, покуда Пезаро наставлял прибывший с ним из Громхеорта взвод.
Приказ был прост. Жандармы проходили по каждой улице, особенно в каунианском квартале на западной окраине деревни, выкрикивая: «Кауниане, на выход!» на классическом каунианском, фортвежском или альгарвейском попеременно — кто каким языком владел. «Сбор на площади!»
Некоторые кауниане выходили покорно. Большая часть дверей оставалась закрыта. Бембо и Орасте уже собрались вышибить одну удачно подвернувшимся бревном, но местный жандарм крикнул:
— Да бросьте! Я своими глазами видел, как эти сукины дети с самого утра ушли в лес за грибами. Здешние чучелки обожают эту гадость чуть ли не больше местных.
— Не знаю, кто там составлял приказ, — пробурчал Бембо, — но у него уши из задницы растут, точно говорю! И как прикажешь сгонять клятых кауниан, когда половина разбрелась по лесам и полям с корзинками?
— Да побери меня силы преисподние, коли я знаю, — отозвался Орасте. — Может, хоть половина нажрется поганок и сдохнет, как этот… как того короля звали?.. ну, который несвежей рыбы наелся.
— Поделом бы, — согласился Бембо.
Перейдя к следующему дому, он оглушительно треснул в дверь кулаком и рявкнул: «Кауниане, на выход!» на языке, который неосмотрительно полагал старокаунианским. Не открывали долго, и жандарм уже собрался постучать еще, когда дверь отворилась. Брови толстяка поползли вверх. Орасте за его спиной многозначительно раскашлялся.
— Здравствуй, милочка… — жалобно пробормотал Бембо.
Стоявшей на пороге девице было лет восемнадцать от силы. И она была очень симпатичная.
На жандармов каунианка посмотрела с таким видом, словно те выползли из навозной кучи. За плечом ее маячил мужчина — старик, седой как лунь и плешивый. Орасте грубо расхохотался.
— Ах ты, собака! — воскликнул он, жадно оглядывая девичью фигурку. — Ну да, бывает, что у молодой жены при старом муже дети рождаются — когда сосед молодой да красивый.
Теперь рассмеялись оба жандарма.
— Моя внучка, — неспешно промолвил старик на безупречном альгарвейском к их величайшему изумлению, — не понимает, когда вы оскорбляете ее. Зато понимаю я. Не знаю, правда, насколько это важно для вас. Чего вам угодно, судари мои?
Альгарвейцы переглянулись. Бембо старался никого не оскорблять нечаянно — только нарочно.
— Выходите на деревенскую площадь, — грубо бросил он, — оба. Главное, делайте как вам скажут, и все будет в порядке.
Старик перевел его слова на каунианский. Внучка ответила ему на том же языке, но Бембо не сумел разобрать, что именно. Потом оба направились в сторону площади.
Следующий дом, и снова «Кауинане, на выход!». В этот раз Бембо предоставил Орасте отбивать кулаки.
Когда они дошли до окраины деревни, обоим жандармам уже до смерти надоело выгонять из домов запуганных кауниан. Вместе с последним семейством они вернулись на площадь, где уже столпилось сотни две светловолосых жителей Ойнгестуна. Те переговаривались на своем старинном наречии и на фортвежском вперемешку, пытаясь, вероятно, понять, зачем их собрали. Бембо как-то вдруг преисполнился горячей благодарности к начальству, что выдало ему тяжелый, мощный, всем явственно видный боевой жезл, с которым жандарм тащился от самого Громхеорта. Чучелок на площади было куда больше, чем альгарвейцев. Пусть знают, на чьей стороне сила.
Сержант Пезаро окинул площадь подозрительным взглядом.
— Это все?
— Все, кто не ушел грибы собирать, — ответил один жандарм.
— Или не прятался под кроватью, — добавил второй, указывая на семью кауниан: женщина пыталась перевязать разбитый лоб мужа. — Вон те сукины дети попробовали было, но я их живенько отучил фокусы вытворять.
— Ну ладно. — Пезаро обернулся: — Эводио, переводи.
— Слушаюсь, сержант!
Единственный во всей компании Эводио не до конца позабыл старокаунианский, которым его пичкали в школе.
Пезаро набрал побольше воздуха в грудь заревел, точно на плацу:
— Кауниане Ойнгестуна! Альгарвейское королевство нуждается в вашей службе! Сорок человек из вас отправятся на запад, чтобы своими трудами закрепить успехи кампании против мерзкого Ункерланта! Вам будут платить, вам дадут кров и пропитание. И мужчины, и женщины могут послужить великому Альгарве; за вашими детьми будет обеспечен присмотр.
Он подождал, покуда Эводио не закончит переводить. Кауниане залопотали что-то на своем наречии. Вперед выступил один, за ним парень и девушка рука об руку, потом еще двое или трое мужчин.
Пезаро угрожающе нахмурился.
— Нам требуется сорок человек. Если столько добровольцев не найдется, недостающих мы выберем сами. — Словно по заказу, к ойнгестунскому перрону подкатил с востока становой караван, и сержант указал на него: — Вон уже и поезд. Видите — некоторые вагоны уже полны кауниан.
— Полны кауниан, точно сказано, — проворчал Бембо на ухо своем напарнику. — Набиты, что банки с сардинами в масле.
— Сардины дешевле, чем оливковое масло, — ответил Орасте. — А клятые чучелки дешевле, чем места в вагонах. — Он сплюнул на мостовую.
Из толпы выступили еще трое или четверо кауниан.
— Так не пойдет, — воскликнул Пезаро, качая головой и упирая кулаки в бока в театральном отчаянии. — Так вовсе не пойдет! — Вполголоса он добавил для своих: — Тяжело, когда никто не понимает по-альгарвейски.
Кто-то из толпы задал вопрос.
— Она хочет знать, — перевел Эводио, — можно ли взять с собой на восток личные вещи.
Пезаро покачал головой.
