Закат Эно багровел на улицах, оставляя на мостовой длинные багровые пятна, небо только начинало синеть, до темноты было уже не скоро.
Откуда-то сзади, со стороны вонзающегося в небо жала тор-склета, доносились наполненные болью крики. Это подоспевшая дружина шэда рубила на скаку убегающих уродов. Крэйн видел, как человек с гнилью на лбу остановился и, обернувшись, невероятным ударом проломил голову идущему впереди хеггу. Закованный в хитин дружинник рухнул в траву, но другой уже заносил эскерт и треск упавшего тела слился с криком.
— У самого выхода… — простонал Багой, вслушиваясь в отзвуки расправы. — А ведь почти вышли! Проклятый дружинник, пожри Бейр заживо его кишки…
— Его рука уже охладела, — сказал Крэйн, подхватывая Багоя под руки и таща по земле. — Я позаботился о нем.
За ними оставалась темная виляющая полоса. Багой издал хрипящий глухой смешок.
— Оставь, — приказал он. — Дай хоть помереть нормально. Ты из меня все кишки вытянешь.
Крэйн уложил его под стеной ближайшего склета, отчаянно надеясь, что увлеченные в другую сторону дружинники не заметят их.
— Я не могу тебя тащить, — сказал он, глядя ему в лицо. — Мне не вынести двоих.
— Оставишь?
Он развел руками.
— Надо. Извини.
Бледное лицо Багоя неожиданно разгладилось, глаза стали медленными.
— Ладно, что уж… Уходи хоть сам. Потом хлебнешь кувшин фасха за меня.
— Огромный!
— Хорошо… Запоминай. — Голос его стал тихим и шелестящим. — По этой улице до того места, где в земле будут выбоины, там еще шалх на углу будет. Оттуда — по дуге направо, через разрушенный склет, к трактиру Каюхи. Оттуда зарослями на восток, смотри, чтоб тор-склет был сзади и слева. Там будут… э-э-э… ограды старые, ты промеж ними и… кх-х-х…
— Ну! — Крэйн нетерпеливо встряхнул его. Цокот хитиновых лап по мостовой приближался. — Дальше!
— Ближе сюда! — прохрипел умирающий. — Мочи нет…
Крэйн нагнулся к нему, придвинув ухо почти вплотную к костенеющему мертвому рту. И выругался, когда что-то острое скользнуло по его ребрам, оставив пылающую черту.
— Рука… — огорченно пробормотал Багой, глядя на зажатое в кулаке отломленное лезвие стиса. — Метил-то под ребра… Нет, не дойти тебе одному. Если не я — то пусть и никто… Сдохнешь, да, сдохнешь…
Крэйн прижал его слабеющую руку ногой к земле и коротко, без размаха, перерубил ему шею. Во рту Багоя в последний раз дернулся темный язык, глаза покрылись мутным инеем, и он умер.
Крэйн вскочил, наспех вытер об остатки плаща испачканный кейр, оглянулся, ища погоню, и сделал первый шаг. Улицы выгнулись ему навстречу, земля под ногами подернулась дымкой. Он бежал, и дрожащий воздух, проходящий сквозь него, пах неизвестностью.
Когда первый хегг возник между склетов, на земле остался лишь скрюченный труп Багоя. Бывший шэл Алдион Крэйн, в последний раз мелькнув вдалеке, исчез в темноте и Урт укрыл его следы.
К СВЕТУ. ТРИС
Человек, шедший по улице Триса на рассвете Эно, запоминался сразу. Не по фигуре — она ничем не выделяла его среди крепких и жилистых обитателей города, и не по одежде — даже здесь, на самой окраине, где неровными рядами вспухают островерхие островки шалхов, никого не удивишь простым двухслойным вельтом и крепкими сапогами из кожи шууя. Но по небольшим хитиновым пластинам на ткани и висящим в узких ножнах на поясе двум новым стисам можно было сказать, что путник, отбросивший короткую раннюю тень на лежалую землю улицы, не происходил из этих мест.
Он шел уверенно, не поворачивая головы и не уступая никому дороги.
Встречные почему-то спешили убраться с его пути — несмотря на то, что он был один и не выглядел мастером стиса, никто не спешил покуситься на его болтающийся за спиной тулес, словно тот шел в окружении ореола страшной и пугающей болезни.
Человек не обращал внимания на прохожих. Немного опустив голову, он отмерял короткими быстрыми шагами расстояние, не глядя по сторонам.
Почти выйдя к окраине, там где склеты уступали место даже не ветхим кожаным шалхам, а неглубоким, укрытым тряпьем ямам, в которых что-то постоянно глухо ворочалось и рычало, он резко свернул, поворотив от вала, и направился прямиком через заросшую высокой бурой травой глушь, которая выпирала из города, как гнойник из чрева. Идти было непросто, но человек с двумя стисами знал направление — он обходил высокие кочки, не задерживаясь, перемахивал многочисленные укрывшиеся в земле ямы. Трижды на его пути встречались ловушки — прикрытые лежалой травой ямы, густо утыканные старыми хитиновыми осколками, но он легко миновал их. Он шел долго, до тех пор, пока не вышел к длинному, поросшему по краям непролазным колючим кустарником рву, в глубину не меньше городского вала.
Здесь было людно и оживленно — в осыпающихся склонах, пологих и затянутых старой травой, чернели широкие норы, в которые не проникал свет Эно. Возле них сидели люди, три десятка, не меньше. На дне старого рва в беспорядке росли из земли шалхи, иные даже богаче и просторнее тех, что в городе. Возле них тоже сидели и лежали люди — все худые, настороженные, глядящие с нехорошим злым прищуром. На человека посмотрели, но он не смутился, словно и не заметил направленных на него горящих алчных взглядов. Он молча стоял, невозмутимо осматриваясь и небрежно прикрыв ладонями рукояти стисов. К нему не подошли, лишь некоторые без злобы посмеялись — здесь не принято было набрасываться на чужаков.
Если кто оказывайся здесь — то не случайно, значит, имел на то право.
Сильнее, чем потом, пахло тайро. И тайлебом. Присмотревшись, путник заметил среди лежащих в отдалении не меньше десятка тайлеб-ха. Те, что помоложе, еще походили на людей, хотя дурная трава уже очернила их рты и глаза, начавшие давно — походили на куски скверно пропеченного мяса, которое каким-то чудом еще болталось на острых выпирающих костях.
Одурманенные зельем, бывшие люди лежали без движения возле своих шалхов, уставившись незрячим пустым взглядом в небо. Их уже не интересовало ничего, даже еда — возле их причудливо раскоряченных тел лежали лишь почерневшие изнутри глиняные чашки.
Человек поморщился и шагнул к ближайшему обитателю рва, копошащемуся в шалхе.
— Мне кое-кто нужен, — сказал он, и в его голосе, ровном и уверенном, скользнул непривычный восточный говор, заставлявший слова смягчать окончания и причудливо растягивать интервалы.
— Нужен? — тот озадаченно потер лоб, глядя на вельт и стисы. — Э-э-э… Кто нужен?
— Один бродяга. Довольно молодой, крепкий. Он урод, лицо в язвах, шрамов много.
