Вздохнув, Ток-тогул усадил дюжину мастериц шить теплые вещи для варвара. Пока девушки, напевая какую-то грустную песню, трудились в большой пещере над принесенным ворохом различных шкур, колдун напутствовал киммерийца:
— Красная Гора находится в трех днях пути отсюда. Как поведали мне духи, эта черноволосая колдунья уже направилась туда. Но это не страшно, потому что я дам тебе шестерку самых быстрых оленей и лучшего погонщика. Ты настигнешь её, в этом нет сомнения, а что будет дальше — зависит от тебя. Покажи мне свой талисман.
Киммериец вытащил из-за ворота рубахи мышиный череп с агатовыми глазами. Ток-тогул внимательно посмотрел на него.
— Однако, — пожевал он губами, — вижу, что заклятие уже немного ослабло. Давай-ка я защищу тебя дополнительно своей силой.
Варвар не возражал, тем более что он не понимал в этих делах ровным счетом ничего. Колдун принес кожаный мешочек, вытащил из него несколько медвежьих клыков, шкурку белой мыши, две шкатулки, вырезанные из бивней моржа. Он долго шептал над мышиной шкуркой, потом посыпал её белым порошком и положил сверху самый большой клык, уже пожелтевший от времени.
Порошок стал обугливаться, и вдруг шкурка вспыхнула ровным голубым пламенем. Ток-тогул сунул в пламя кусочек шерсти, потом свой палец и, удовлетворенно хмыкнув, обратился к киммерийцу:
— Поднеси поближе свой талисман.
Конан снял мышиный череп с шеи и поднес к пламени. Он удивился: огонь совершенно не грел, и, казалось, был даже холоднее, чем воздух в пещере.
— М-мм, м-ммаа, м-ммооо… о-о-о… — замычал Ток-тогул.
Агатовые глаза черепа вдруг вспыхнули красноватым блеском и, мигнув несколько раз, снова погасли. По телу Конана прошел лёгкий озноб, но это длилось лишь мгновение.
— Надевай, — скомандовал колдун, — теперь ей тебя ни за что не усыпить.
— Ты знаешь, где чаша? — спросил варвар.
— Нет, — ответил, прищурившись, Ток-тогул. — Я никогда не бывал у Красной горы, потому что мне туда путь заказан. Табу, — пояснил он. — Но мой человек знает путь.
Мастерицы работали не покладая рук, и после полудня одеяние для киммерийца было готово. Он надел штаны и куртку из двойного меха: верх из оленьих шкур, а подбой из заячьих, — и стал похож на местных жителей, если, конечно, не брать в расчет его громадный рост и могучие плечи. Варвар нацепил свой пояс с мечом и кинжалом и, надев шапку из лисьих хвостов, вышел из пещеры.
— Ну, вот и хорошо! — обрадовано воскликнул Ток-тогул, увидев преображенного варвара. — Сейчас приедут сани, и можешь ехать. Да вон они, — указал он на клуб пороши, летящий к ним от ближайшего холма.
Через некоторое время четверка оленей замедлила свой бег, и погонщик, что привез сюда киммерийца, соскочив на ходу с саней, побежал к Ток-тогулу. Шаман, увидев погонщика, нахмурился:
— Почему ты вернулся один? — недовольно спросил он. — Где наша лучшая шестерка и проводник?
Тот, покосившись на киммерийца, что-то зашептал на ухо Ток-тогулу. Шаман напряженно внимал, и лицо его мрачнело все сильнее. Наконец он, не в силах сдержать раздражение, бросил под ноги свою шапку.
— Мешок с дерьмом, я ему сейчас покажу! — Он кинулся к саням, взмахом руки позвав варвара за собой.
— Гони! — закричал Ток-тогул, и сани вихрем понеслись по снежной дороге.
Путь оказался недолог. Едва они обогнули холм, как появилось селение в несколько десятков конических жилищ из жердей и тюленьих шкур. Видимо, там в самом разгаре был праздник — слышались звуки бубна, радостные возгласы, смех и пронзительный женский визг. У большого костра человек пятьдесят самозабвенно кружилось в веселом хороводе. Сани подлетели к костру, и погонщик резко остановил оленей.
Пляска чуть замедлилась, некоторые танцоры мельком взглянули на вновь прибывших, но тут же вернулись к прерванному занятию. Конан слез с саней и посмотрел на веселящихся. Все до одного были в стельку пьяны.
— Отрыжка бешеного волка, ублюдки! — заорал на них Ток-тогул, соскакивая с саней. — Где этот вонючий червь Кунанбай?
Плясуны остановились и тупо уставились на шамана, бубен затих. Наступила тишина, слышалось только прерывистое дыхание десятков людей. Наконец один человек, видимо наименее пьяный и сохранивший остатки соображения, заулыбался и повалился в снег, норовя облобызать шаманские сапоги.
— Ток-тогул, однако! — радостно завопил он. — Смотрите, великий шаман приехал! — сообщил он односельчанам.
Те, слегка протрезвев, уставились на Ток-тогула, некоторые узнавали его и приветливо махали руками.
— А, чтоб тебя, моржовая задница! — Ток-тогул в сердцах пнул гуляку, и тот с радостным смехом опрокинулся на спину.
— Где, я тебя спрашиваю, где Кунанбай, этот мешок с дерьмом? — В ярости шаман принялся пинать своих соплеменников.
— Он устал, он спит, — покачиваясь на носках взад-вперед, словно колодезный журавль, сообщил один из гирканцев.
— Я вырву его печень и брошу псам! — закричал шаман, белея от ярости, и побежал к одному из шалашей.
За ним помчался погонщик; киммериец, сопровождаемый восхищенными возгласами пьяных местных красавиц, не спеша последовал за своими спутниками. Когда он подошел к шалашу, оттуда с воплями и ругательствами погонщик и шаман вытащили какого-то человечка и, осыпая пинками и затрещинами, принялись возить его лицом по снегу — видимо, надеялись привести в чувство. Все их попытки, однако, оказались тщетными, и наконец Ток-тогул, оставив в покое Кунанбая и его соплеменников, принялся расспрашивать бегающих по селению детей — только они и остались трезвы. После долгих мытарств удалось выяснить, что сегодня утром в селение приехали несколько женщин.
Все они были светловолосыми, рослыми и красивыми, но самая красивая была с черными волосами. Они привезли много вина, очень много — несколько бочонков, и все селение пило это вино. Женщины уехали обратно, а самая красивая уехала туда — дети показали на север, — на самых быстрых оленях, которые дал этой женщине Кунанбай.
Выслушав рассказы детворы, Ток-тогул и Конан хмуро переглянулись. Все было ясно: в селение приехала Гермия с воительницами и, хорошенько подпоив жителей, падких на дармовую выпивку, колдунья умчалась на лучшей оленьей упряжке к Красной горе.
— Чтоб тебя бешеный волк обмочил! — В сердцах Ток-тогул пнул все ещё валявшегося в снегу и блаженно мычавшего Кунанбая. — Затащи его обратно, — велел он погонщику, — да врежь ещё раз как следует…
Расстроенный шаман приказал погонщику запрячь в сани свежих оленей, и поскольку тот, кого намечали в проводники, был не более трезв, чем его односельчане. Ток-тогул решил, что киммерийцу надо добираться до места самому, а там положиться на милость богов. Отчасти варвар был даже рад такому повороту событий, потому что от него почти ничего не зависело — он, как щепка в водовороте, вынужден был следовать указаниям передававших его из рук в руки колдунов и чародеев. Конан не стал дожидаться, чем закончится праздник в селении. Взяв еды на дорогу, он распрощался с Ток-тогулом.
