— Хорошо, что ты пришла… Ася! — каким-то неуместным бодряческим тоном приветствую я своего врага.
— Яся. Меня зовут Яся. — Она щерит зубы, мелкие и острые, как у хорька.
Ага, конечно. Все тут по зеркальным законам — одна из нас на «а», противоположная — на «я»… Ужас, до чего противная особа. Одни зубы чего стоят. Все-таки могущественная штука — магия внешности. Что же, если у человека зубы мелкие и острые, то и натура должна быть мелочная и злобная? Какая глупость, если вдуматься…
— Ну что ж, пани Ядвига… — ерничаю я. — Люди мы с вами солидные, шашками махать — только время зря терять. Поговорим? Как демиург с демиургом.
— Скучная ты какая! — всплескивает руками Яся. — И тут вместо войнушки переговоры устроить норовишь. Я-то надеялась твоих ребятишек — ам! — были ваши, стали наши. — Глаза ее светятся холодным умом и… яростью. Хорошо настоявшейся, нечеловеческой.
— Ну скучная, — пожимаю я плечами. — Зачем мне моих людей тебе скармливать? Я что, голливудское кино снимаю? Эффектной финальной сцены ищу? Да и ты не хуже моего понимаешь: это наша война. Они, — я обвожу руками притихшее мое "подразделение", — свое дело сделали. Вывели нас друг на друга и любезно согласились поприсутствовать при перебрехе богов.
— Тогда уж при битве Добра и Зла, — ухмыляется Яся. — Ты — Добро, я — Зло. Роли распределены. Надеюсь, у тебя не было намерений подлизываться и за жизнь трындеть? Предупреждаю: со мной твои слащавые разговоры не пройдут. Мне нужна эта вселенная. Я ее создала не в меньшей мере, чем ты. И не отдам ни за сладкие речи, ни за красивые глазки.
— Да я всего-навсего спросить хотела, — смиренно складываю ручки я. — Зачем тебе верхний мир? Что ты собираешься из него сделать?
— Ой-ой, спросить она хотела! — обезьянничает наше Вселенское Зло. — Или не знаешь? Мне нужны рабы. Идеальные рабы. Отражающие мою точку зрения, как свою. Если я заскучаю и мне понадобятся враги, чтобы размяться, я всегда могу отпустить поводок и дать послабление самым бойким. Пусть побунтуют. А потом — ап! — Она делает загребающее движение пухлой холеной ручкой, — и обратно на привязь. После нескольких показательных казней.
— Как в зазеркалье, в городе принцессы-жабы? — тихо спрашивает Дубина.
Яся, чуть повернув голову, разглядывает почерневшее торнадо, в котором молнии полыхают, словно сосуды, в которых течет не кровь, а чистая энергия.
— Да… — произносит она наконец с самодовольством в голосе. — Эта принцесса — моя удача. А вот ты — результат неудачного эксперимента. Хотя доктор и обещал, что это будет прорыв. И ты станешь образцовым рабом, базовой моделью. Увы! Вмешалась шебутная старушонка, Асей порченая, и лишила тебя отличных перспектив, мой мальчик.
— Каких… перспектив? — голос Дубины опасно напоминает гром. Если бы гром умел шептать.
— Перспектив стать моим. — Яся делает маленькую, но четкую паузу. — Моим доверенным лицом. Исполнять мою волю и иметь все, чем этот мир богат. Мне-то самой немного нужно — впрочем, как и всем истинным хозяевам мира…
— Да уж, немного! — ржу я, не удержавшись. — Отдай свою личность хозяину мира — и получи взамен, э-э-э, компенсацию. Вот только после первого этапа обмена некому будет хотеть и получать что бы то ни было. Парень после усилий твоего чудо-доктора больше всего любил стоять в углу на карачках, мебель изображать!
— В стоянии на карачках нет ничего плохого, — насмешливо бросает эта покровительница наук. — Любой труд почетен, коли приносит чувство удовлетворения. Тем более для тех, у кого мозгов не больше, чем у табуретки!
— Слушай, а почему ты такая злая? — раздается голос из-за моей спины. Викинг. Она и сейчас воспринимает Слово Хаоса в качестве злой мачехи, подменившей собой маму девушки по имени Хасинта. — Ну, дразнили тебя в детстве… В детстве всех дразнят. Не за жопу, так за рожу. Какая ж ты слабачка, если из-за такой херни…
Яся смотрит в сторону меня и Викинга с брезгливым любопытством. Я не вижу в ее глазах ни застарелой обиды, ни свежей. Мой враг оценивает, к какому делу он приспособит нахальную "порченую старушонку". Когда победит. Жирная тварь не сомневается в том, что победить ее невозможно. Она еще пооткровенничает напоследок, перед тем, как стать единовластной повелительницей вселенной, еще впустит нам в душу толику яда, обессиливающего, обездвиживающего, обескураживающего… А сама тем временем помечтает о бравом новом мире, который построит на костях моего, пестрого и неуклюжего, точно сшитого из ярких заплат — детских сказок, приключенческих романов, фантастических снов. И пусть будет он серо-черным, словно фильмы в жанре «постапокалипсис», пусть в нем будет нечем дышать, думать, любить, надеяться, он — самое то для распоясавшейся жиртресины. Ей кажется, что это будет стильненько.
Вернусь в реальность, дам Бесстыжей Толстухе в рожу при встрече, — обещаю я себе. Вот так, без словесных извратов, собственной лилейной ручкой и дам. Просто для удовольствия.
— СЕЙЧАС!!! — кричу я. И Геркулес с Кордейрой, схлестнувшись над головой моего врага, падают вниз небывалым вертикальным ураганом и пришпиливают ослепленное и оглохшее тело к плитам пола…
* * *
Ася поворачивается ко мне — медленно, так медленно… У нее тяжелые веки, ввалившиеся глаза смертницы и тонкое белое горло, такое нежное, такое беззащитное. Она откидывает голову назад, оттягивает ворот свитера вниз, как будто он может остановить меч и помешать казни. Я вспоминаю слова Кордейры: "Я хочу хорошего палача". Нет в этом мире палача лучше меня. Даже Геркулес не может со мной сравниться. Хотя бы потому, что теперь он — принц.
Тишина накрывает нас стеклянной чашей. Никого здесь нет, все — по ту сторону. Я замахиваюсь. Ася стоит, прикрыв глаза и улыбается — так они и улыбаются, обреченные на смерть, если хватает сил на улыбку. Три удара — поперек, вдоль, поперек! — и тишина трескается — тихо, словно нагретый бокал: звенит напившийся крови меч, хрипит, барахтаясь на полу, наш умирающий враг, стонет от ужаса Кордейра, безнадежно вздыхает Дубина… Только мы с Асей молчим.
Она все еще стоит, зажимая ладонью располосованное горло. Вскрытая грудная клетка светится ребрами, как лист — прожилками. У нее больше нет связок, чтобы говорить, легких, чтобы вздохнуть, сердца, чтобы прожить хоть минуту. Она мертва. Но стоит и смотрит на меня так, словно ей нужно сделать еще что-то, перед тем, как упасть лицом вниз. Я опускаюсь на колени у ее ног. И мертвая Ася выливает мне на лоб целую пригоршню своей крови.
А потом падает, падает прямо на меня. Я, полуослепшая, хочу подхватить ее на руки, промахиваюсь, она проходит сквозь меня — нет, обтекает меня, словно порыв ветра, ее тело совсем прозрачное, оно тает, оно рассеивается в воздухе, воздух от этого становится синим и густым, будто сигарный дым, только пахнет иначе, травой, рекой и если дымом, то самую малость, так пахнут костры, горящие вдалеке, зеркала проклятой комнаты рассыпаются в прах, нет, в сверкающую крошку, но не падают на пол, они поднимаются ввысь, они закрывают потолок, это не потолок уже, а небо, звездное небо, и очертания женского тела лицом вниз еще видны на нем, они светятся синим и серебряным, будто звездный мост, надмирный звездный мост. И Дубина восторженно выдыхает:
