В общем это от Лиды я узнал, что в Курской области есть маленький рабочий посёлок Глухой, одно из самых гнусных, в смысле экологии, мест в России. Родители Лида Петровой были родом не из самого посёлка, а из соседней деревни, жители которой, лет пятьдесят назад, стихийно снялись с обжитого места, чтобы покинуть его навсегда и вот почему. После войны, в двенадцати километрах от их деревни, стоявшую на возвышенности, построили какую-то секретную лабораторию в сосновом бору. Рядом с ней вырос посёлок Глухой, в котором жили в основном те люди, которые строили лабораторию, а затем, неподалёку, в том же бору, подземные бункеры-хранилища для какой-то химической, да, к тому же ещё и радиоактивной, дряни. Какие исследования проводила там небольшая группа учёных, которую охранял целый батальон солдат, неизвестно, но уже через несколько лет люди были поражены тем, что корова родила шестиногого телёнка с двумя головами. Ну, а вскоре начался массовый падёж птицы и скота. Это было начало шестидесятых, когда в тюрьмы за одно неверное слово уже не сажали, но и открыто возмущаться ничем, даже такими вопиющими фактами, не давали.
Жители деревни, понимая, что в лаборатории нахимичили чего-то очень опасного, побросали свои дома, да, им особенно и бросать было нечего, в деревню даже электричества не провели, а полы в избах были преимущественно земляные, и уехали кто куда в каких-то три дня. Жители посёлка уехать никуда не могли. Через несколько лет верхние два этажа лаборатории, большая часть которой находилась глубоко под землёй, взорвали, обломки сгребли бульдозером в кучу, забетонировали и насыпали сверху холм земли. Точно так же поступили и с оголовками бункеров в лесу, к которым от лаборатории были проложены бетонные дорожки. Даже бетонные плиты, по которым когда-то люди в костюмах химзащиты, с противогазами на головах, возили на тележках какие-то оранжевые, словно тыквы, шары, сволокли к взорванным бункерам, сложили их там и залили сверху бетоном, после чего насыпали ещё пять холмов. Вся территория площадью в несколько десятков квадратных километров, так осталась огорожена тремя рядами колючей проволоки, вот только после того, как воинскую часть закрыли, а солдат увезли, стать охранниками особого объекта предложили жителям посёлка и те, не иначе, как сдуру, согласились, позарившись на высокую зарплату.
Людей не смутило даже то, что они жили не в нормальных кирпичных домах, а в двухэтажных деревянных, засыпных зданиях барачного типа. Те, кто когда-то строили секретную химическую лабораторию, уже давно умерли и редко кто дожил до пятидесяти пяти лет. Теперь в Глухом жили уже их внуки. Жили не смотря на то, что больше половины сосен в лесу погибло и они стояли чёрные и страшные. Их не брала никакая гниль. На остальные же, выжившие деревья, тоже нельзя было смотреть без содрогания, так на них подействовала ядовитая химия. Даже трава там росла странная, с синеватым отливом и очень тёмная, а о том, чтобы вырастить хоть что-то, не приходилось и мечтать, но люди, живущие в лесном, сажали огороды в брошенной Сосновке, дома в которой, а это были сплошь одни только мазанки, практически развалились.
Сейчас население посёлка Глухой составляло четыреста семьдесят шесть человек и они по-прежнему охраняли Зону, но при этом все поголовно были больны. Лет пятнадцать назад в Глухой приезжала комиссия из Москвы, в состав которой входили химики, которая сделал вывод, что почва очистилась, запретную зону можно снять и полигон не охранять. После этого зарплату всем жителям посёлка резко урезали, но поскольку в восемьдесят шестом на Глухой ещё и выпали радиоактивные осадки после взрыва на Чернобыльской АЭС, то людям стали выплачивать пособие, как и ликвидаторам аварии. Ещё их пообещали переселить в Курск и дать всем квартиры, но об этом курское руководство очень быстро забыло. Вот так они с тех пор и жили на этой свалке химических отходов. Впрочем не жили, а медленно умирали, брошенные на произвол судьбы властью. Вот туда-то мы и направились вместо того, чтобы заниматься разговорами на учредительной конференции.
Лида только потому и села в нашу машину, чтобы рассказать мне о посёлке Глухом, а я сразу же сказал, что мы обязательно поможем этим людям. Вместе с ней в дом отдыха на Сейме приехало ещё человек пятьдесят курян, которые захотели создать вместе с этой женщиной новую партию. Как только я сказал Лиде, что завтра же с утра мы отправимся в посёлок Глухой, она тут же захотела ехать с нами, но я указав ей на множество людей, выходящих из автобуса, с улыбкой сказал женщине:
— Лида, все они приехали в первую очередь к тебе. Поэтому оставайся, тем более, что с тобой тоже приехало много народа и без тебя здесь теперь точно не обойтись.
Не знаю, чем Лида занималась все эти дни и о чём говорила с мужем и другими людьми, но она кивнула и согласилась:
— Да, теперь я точно не могу покинуть их, хотя мне и хочется помочь людям в Глухом. Спасибо тебе, Авик, что ты откликнулся на мою просьбу. Кроме тебя, им никто не поможет.
На следующий день, на трёх джипах, рано утром, в сопровождении двух военных грузовиков и милицейской машины, мы выехали из дома отдыха "Сосновый бор" в Курск. Николай, отец Инночки, показал себя очень запасливым человеком. У его компании имелся большой надувной шатёр-госпиталь вместе с раскладными кушетками, который он прихватил с собой на тот случай, если в Курске будет негде провести конференцию. В нём могли спокойно поместиться восемьсот человек. Именно его вез внутри своей здоровенной металлической будки один немецкий военный грузовик. Во втором находились раскладные металлические кушетки и столики. В доме отдыха и без того имелся прекрасный зал на четыреста двадцать мест, а вот нам нужно было где-то собрать всех людей, чтобы сначала объявить им о прибытии группы целителей, а потом исцелить всех и хорошенько накормить. Для того, чтобы людей было чем накормить, мы первым делом заехали на большой оптовый продовольственный склад, куда нас привез Семён, друг Алексея и капитан милиции.
На этом складе мы купили целую фуру продуктов, арендовав на трое суток и её саму. Водители у нас имелись, и в полдень поехали в посёлок Глухой, расположенный всего в сорока двух километрах от Курска. До него мы доехали за час небольшим, хотя дорога и была самым настоящим бедствием. Вся в ямах и ухабах, но мы сумели-таки проехать. Посёлок стоял в сосновом бору, в нескольких сотнях метров от опушки, и представлял из себя нечто кошмарное. Покосившиеся дома со стенами, подпертыми столбами и металлическими трубами, перекошенные окна, оббитые снаружи полиэтиленом. В общем чёрт знает что, а не жильё и к тому же, как рассказала мне Лида. Жителям этого посёлка уже два года как отключили подачу воды и электричества, а газ в него, сколько не обещали, так и не провели. За водой люди ходили в бывшую деревню Сосновку, а она, как сказала Лида, была совершенно отвратительной, чуть ли не отравленной. Её нужно было мало того, что кипятить, так ещё и потом пропускать через фильтры, но и тогда вода имела неприятный привкус.
