Бард все же заснул. Истерзанное сознание потребовало отдыха, и все беспокойные мысли перебрались в сон.
Пили слезы сосен с их зеленых лап.
Кланялись дороге,
не смотря назад.
Свой собственный голос Элле-Мир узнал не сразу. Вроде бы рта не открывает, а песня в ушах. «Ладно, — подумал бард. — Во сне чего не бывает. Надеюсь, это мне чудится, и сплю я все-таки молча». Кайса огляделся, оказавшись в знакомом месте. Сосны, жесткая, колючая трава и посеревшие мостки у озера, чья вода холодна даже на вид… Как же давно он не был здесь!
Бродят в белой дымке тени и огни,
Марево болота встало на пути.
Моя ладонь твою всегда найдет.
Держись, мой друг,
идем вперед…
«Ага, и песня как раз к месту, — бард мысленно вздохнул. — И что же теперь делать с обретенной подругой?» Разведчик невольно взглянул на свои руки — снова в кольцах, и каждое с большим опалом.
Опал — камень обмана.
Мы солнечные диски
Вращали колесом.
И, упав в траву лесную,
мечтали обо всем.
Кайса пригляделся — опал стал прозрачным и сменил цвет. Теперь маленькие изящные «лапки» сжимали янтарь. И отчего-то бард был уверен — вот янтарю здесь как раз самое место!
И встают полночным часом лютым, диким,
На пути на нашем призрачные лики.
Моя ладонь твою всегда найдет.
Держись, мой друг,
идем вперед…
Стягивая с пальцев ненавистные украшения, Кайса швырял их в воду по одному. Песня не заговор, конечно, но тоже подойдет… Песенная магия, чтоб ее…
Ловили эхо звезд,
ночью у холмов плясали
И рассказами своими пугали, чаровали.
Мосты подожжены под нашими ногами,
Пляшут саламандры и слепят огнями.
Моя ладонь твою всегда найдет.
Держись, мой друг,
идем вперед…
То ли пальцев стало больше, то ли кольца действительно не кончались. Кайса обернулся на раздавшийся за спиной шум, спрятав руки за спиной.
— Ри?!
Она стояла у сосен, с некоторым недоумением глядя на озеро и барда, босая, с растрепанными волосами. Рукав черного платья разодран на плече, на щеке алеет царапина, шея перебинтована… Риннолк была слишком настоящей для сна.
— Только тебя здесь не хватало! — не выдержал бард.
Девушка не смутилась. Она прошла мимо настороженного разведчика — тот быстро развернулся, по-прежнему пряча руки, — присела на мостках и коснулась рукой воды.
— Здесь, я надеюсь, нет никакой нечисти?
— Не знаю, — ответил Кайса. — Когда как.
— Значит, это место тебе знакомо? — Риннолк повернула голову и сощурилась. — И что ты прячешь?
— Это не важно! — трудно быть уверенным, когда нет возможности скрестить руки на груди или упереть в бока. — Как ты сюда… Откуда ты?
— Я сплю, это очевидно, — наемница вернулась к созерцанию воды. — И ты тоже. Не самое худшее видение, надо признать.
Кайса смотрел на ее спину и все пытался стянуть с пальца чужое кольцо, последнее. Остальные исчезли непонятно куда, а это словно приросло. Он скреб ногтями кожу, стараясь протолкнуть кольцо, пробовал стянуть его зубами — все без толку.
Туман ли, пламя,
Духов сонм
Пройдем, мой друг,
Пройдем вдвоем…
— Вот! — девушка быстро поднялась и махнула рукой в сторону леса. — Я еще там услышала, в лаб… в лесу! Это ведь твой голос?
— Мой, — Элле-Мир, морщась от боли, пытался хотя бы провернуть кольцо, не получалось — сидело как влитое.
— Я на него сюда пришла, — призналась Риннолк, с все возрастающим недоумением наблюдая за бардом. — Ты уже выводил меня из иллюзий, на Вейгской пустоши, ты…
Кайса уже готов был отрубить себе палец вместе с кольцом. Только, похоже, сначала Риннолк оторвет ему руку.
— Что это? Кольцо?..
Разделяло их шагов десять, и половину из них Риннолк уже сделала.
— Благо, хоть одно хорошее дело я совершил, — сказал Кайса, глядя прямо в темные глаза. Он так и не смог разобрать их цвет. — Вывел тебя из леса…
Девушка, не слушая, схватила его за руку, как почти месяц назад, на дороге от Тиннэ. Кайса не сопротивлялся, с болью глядя, как меняется лицо Риннолк.
В глазах отражались сосны за спиной барда, а его самого уже не существовало здесь. Здесь озеро было спокойно, а девушка напротив разбивалась вдребезги, разлеталась каменной крошкой, сильно бьющей по вискам. А там…
А там кто-то кричал и молотил руками по двери.
Кайса был счастлив проснуться! Жалость и досада блеснули где-то глубоко внутри, но бард не дал себе возможности думать, метнувшись к двери, — и остановился резко, прижавшись к ней лбом.
— Что случилось? — вскочившая на ноги Риннолк безуспешно старалась поднять воротник так, чтобы он прикрывал перебинтованную шею.
— Ри, что ты видела?
Девушка не стала ничего уточнять — все прекрасно поняла. Также поняла, что ее сон важен, и разведчик не откроет дверь, пока не услышит о нем. Снаружи ударили так, что, казалось, по всей комнате прошли волны.
— Лес… — лихорадочно вспоминала она. — Лес как лабиринт… Ты пел, я шла на голос, потом… озеро помню, воду, тебя…
— И?
— И все! Я что-то сказала, подошла… кажется, взяла тебя за руку — и этот стук! Не сразу опомнилась…
Сдержав вздох облегчения, Кайса кивнул, поворачивая ключ, и рывком распахнул дверь.
За ней оказалась смутно знакомая пепельноволосая девушка.
— Вы медленнее черепах! — рявкнула она командирским голосом, не давая времени на вопросы.
— Нас почти отравили! — в один голос гаркнула стража.
Брови девушки взлетели едва ли не на лоб. Впрочем, она мигом взяла себя в руки, очевидно, рассудив, что раз все живы, то и повода для беспокойства нет.
— В чем дело? — бросила Риннолк, уже застегивая пояс с ножнами.
Девушка взглянула на барда железными серыми глазами и выдохнула:
— Ее нет!
Глава 25. Две беды и одна Охотница
Серые глаза, серые волосы, ничем не примечательное лицо, невысокий рост и среднее телосложение — прекрасная внешность как для вора, так и для сыскаря. С волосами ей так и вовсе повезло — не пришлось перекрашивать. Этот цвет, которые поэтично звался «пепельным», а цинично «мышастым», молодому лицу добавлял невзрачности, а старому — прожитых лет.
Каждый вечер Инквиль чувствовала себя скорее мертвой, чем живой — ее магические способности оставляли желать лучшего, а маска-иллюзия, старившая ее лет на тридцать, отбирала много сил. Просыпалась Инквиль всегда на несколько ойтов раньше своей «воспитанницы» и не только для того, чтобы приготовить девушке наряд и поставить свежие цветы в вазу. Выдыхавшееся за ночь заклинание необходимо было подновлять каждое утро. И Инквиль Окхинг не была бы собой, если бы хоть кто-нибудь начал подозревать немолодую дуэнью Вирхен в тайной игре.