— С этим лесом — темная история, — не сдавалась она. — Вокруг Инока вообще очень много тумана и тьмы. Когда девочку искали родители, прозорливый старец из белорусского монастыря сказал: 'Молитесь за неивнно убиенных'. Не за самоубившихся, а за убитых.
— За самоубийц молиться нельзя. Вот он так и сказал. По доброте.
— Не знаю, не знаю. Слишком много неясного… Но все это я к тому, что в паре наших близких знакомых ведомой была Айви. И она честно готова была уйти. А твой нарцисс, твой демонический красавчик…
— И вовсе не была она ведомой! Ты не знаешь Айви, — возражать Таисии и всегда-то нелегкое дело, а тут еще слабость и общее истощение психики. Но глотать подобное молча свыше моих сил. — Первая попытка была у нее в двенадцать лет — за шесть лет до знакомства с 'нарциссом'. Ты знаешь ее лишь по форуму, а я общалась лично. Она сильная и отчаянная.
— Я знаю ее по форуму, и поэтому знаю хорошо. Не тебе мне рассказывать, что это за форум — люди там выворачиваются наизнанку. Отчаянная, в чем-то сильная и отважная, да. Но при этом влюбившаяся по уши, и оттого зависимая. Я даже твою су-попытку простила этому выкормышу мрака, но этот 'дабл' — нет, не прощу никогда. Эта девочка всегда была мне по-особому симпатична. Больше всех из темной тусовки. Кроме разве что Йорика.
'Выкормыш мрака' — ну конечно. Сначала был раненый вороненок, маленький плачущий мальчик, потом — Бальдр плюс Локи, а теперь выкормыш, исчадье, сгусток зла. Отмашка маятника у моей Таисии еще та. Зашибить может запросто, если ненароком приблизиться на опасное расстояние.
— …Я вообще тут, благодаря твоей суицидной братии, пересмотрела свои взгляды. Раньше для меня было однозначно: пытаться спасти любого, кто намеревается уйти сам. Вытаскивать из пропасти, из депрессии, из петли, не жалея сил. А сейчас думаю: а может, не всех? Не каждого? Может, для кого-то это очень важный урок, серьезное наказание. Может, кто-то натворил в прошлом такое, что только нынешним суицидом и можно искупить?..
Я молчала, не пытаясь больше спорить. Седина у нее стала гуще — я как-то внезапно это заметила. Таисия, несмотря на пофигистское отношение к собственной внешности, всегда выглядела моложе своих лет. Теперь нет. Серебро на макушке росло сплошняком. И не только волосы…
Интересно, что ее так подкосило? Мой неудавшийся опыт с таблетками? 'Сыночек', которого она ринулась было спасать, опекать и лелеять — оказавшийся в итоге 'выкормышем мрака'?
Или злодей-Инок? То есть не сам Инок, конечно: мало ли вокруг опереточных злодеев — живем как-никак во взрослом 'ужастике', а не в детской сказочке со счастливым концом. Ее старый друг, который и вывел Таис на батюшку-'спасателя', самый близкий и задушевный друг, принадлежал к его пастве, трепетно целовал ручку после богослужения, отчитывался во всех грехах, растекался елеем в комментах в его заумно-богословском 'жж'. Переубедить, раскрыть глаза на духовного отца, 'спасателя в рясе', ей оказалось не под силу. 'Он спит беспробудно', - заключила она, поставив в тридцатилетних отношениях точку.
КАРТИНА 12
Въезжает на коляске Хель. Что-то напевая, пишет на заборе: 'ВАША ПРОЩАЛЬНАЯ ЗАПИСКА'.
ХЕЛЬ (поясняет): Если, конечно, вы собираетесь ее писать. Я лично не знаю, есть ли в этом острая необходимость.
БЭТ (читает с листка, который держит в руке): "Жизнь — всего лишь бег по лезвию боли и обреченности. К чему его длить?" (Сминает листок, отбрасывает, под ним другой): 'Как сказал кто-то из уже отбывших: жизнь — всего лишь борьба со смертью, либо с мечтой о смерти. Нынче моя многолетняя волшебная мечта станет явью'. (Отбрасывает и этот листок.) Молча, господа. Все важные дела на свете стоит совершать в безмолвии.
ДАКСАН: 'Будьте вы все прокляты. Как проклят я'.
КАТЕНОК: 'Простите и поймите'.
ЭСТЕР: Я оставлю записку только любимому человеку — если он у меня будет на момент суицида.
АЙВИ: 'Завидуйте мне, оставшиеся: через пару минут я буду точно знать то, о чем вы только гадаете и чего боитесь'.
КРАЙ: 'Завидуйте мне, оставшиеся: я свободен!'
ОНЛИБЛЭК: Близким людям я оставлю адрес своего 'жж': прочитают и все поймут. Чужим — ничего.
ЛУИЗА: Записки — пошлость и пафос. Согласна с Бэтом — просто, молча, с достоинством.
ХЕЛЬ: Я оставлю записку только на форуме. Вам. Потому что, кроме вас, у меня нет никого и ничего. Вот она: 'Спасибо, что вы у меня были. Общение с вами помогло мне обрести недостающую решимость. Я сделал свой выбор. Теперь я смогу'.
МОРФИУС: Э-эй, дружище! У меня такое ощущение, что твоя записка — не гипотетическая, а самая что ни на есть настоящая. Это так?
КАТЕНОК: Хель, пожалуйста, не молчи! Откликнись…
АЙВИ: Громче кричите.
БЭТ: Красиво. Если это не розыгрыш. Снимаю шляпу.
Ты снишься мне каждую ночь.
Каждую ночь я раздеваю тебя.
Каждую ночь я проживаю все те ночи, что были у нас с тобой — я знаю, ты помнишь их, как и я, до малейших деталей.
Были ночи изысканной нежности, когда я наполнял ванну чистейшей минеральной водой, добавляя эфирные масла — сандал, эвкалипт, ирис. Пламя свечей отражалось в черном кафеле стен, а твои волосы — живые и душистые, таинственно шевелились, мешаясь с лепестками алых, розовых и белых роз, которые я сыпал в воду горстями, не обращая внимания на шипы, впивавшиеся в ладони.
Были ночи упоительной боли. Помнишь, как боялся ты вначале, как отказывался? Хотя твоя тонкая прохладная кожа давно не девственна — множество шрамов рытвинами бороздят голубые тропинки вен на предплечьях. Как вжимался и покрывался мурашками твой белый живот, когда я лишь слегка царапал его лезвием? Но я целовал рубцы, вздувавшиеся на твоей худой спине под ударами моего стека, я слизывал капельки крови… И ты вынужден был признать, что боль, которая предваряет такие поцелуи, которую венчают такие поцелуи — изысканна и сладка.
Были ночи дурманных тайн и путешествий за пределы. Мы курили кальян со старинными смесями, рецепт которых ты безуспешно пытался у меня выудить, касаясь друг друга лишь краешками губ — передавая мундштук, лишь кончиками пальцев — поглаживая нежную кожу на внутренней стороне локтей и бедер… Мы уплывали в разные стороны, а потом возвращались и смеялись, обретя друг друга, и рассказывали о мирах, которые посетили, путая небесный язык с человеческим.
А помнишь нашу смертельную ночь? Я рассказывал тебе о сэппуку (на простонародном языке — харакири), какое это тонкое и сложное искусство, учить которому начинают с семилетнего возраста. Настоящим самурайским кинжалом из моей коллекции я показывал на тебе, какие бывают виды вскрытия живота: крестообразный, сверху вниз по диагонали или двумя порезами, образующими прямой угол.
