Посетитель, с заметным облегчением, сказал:
— Я рад, Кузьма Петрович, что мы так легко пришли к взаимопониманию. Прекрасно! Так мы договорились?
— Пока вы… следите — да, договорились. Но стоит вам прозевать…
— Это мы понимаем. До свидания, Кузьма Петрович.
— Удачи вам.
Посетитель, не спеша, поднялся из кресла и, кивнув на прощанье, степенно удалился. Кузя вернулся к прерванным занятиям — смотреть на клинок и прихлебывать из фляжки.
Кузя прошел в интенсивную терапию, чтобы посмотреть, как там Леня. Леонид лежал в отдельной палате под новым немецким аппаратом жизнеобеспечения, Федор договорился использовать этот аппарат, как тестовые испытания. Кузя подошел к двери вплотную, но не открыл ее, увидев за стеклом, что место посетителя занято — у кровати Леонида сидела Оксана. Она держала его руку в своей, и горько плакала.
— Прости меня… пожалуйста, выздоравливай!
Кузя тихонько отступил, так, чтобы его не видела Оксана, и ушел. Сейчас Лене была нужнее Оксана, не Кузя.
Федор сидел на кафедре, поправляя красными чернилами с таким трудом выпрошенные у студентов рефераты. Вид у него был усталый и недовольный. Складывалось такое ощущение, что авторы этих произведений делали серьезное одолжение Беляеву самим фактом того, что вообще что-то написали. Медицинские познания его корреспондентов математик описал бы, как стремящиеся к нулю, а стиль и орфография — вообще не выдерживали никакой критики. Федор думал, что не надо было просить рефераты, а просто не допустить идиотов до сессии.
Он перекрашивал в красный цвет очередной медицинско-стилистический шедевр, когда в кабинет зашел Кузя.
— О! Рефераты! — увидел Кузьма знакомые произведения.
— Давай, умник, садись и проверяй, — гостеприимно сказал Федор, не желая мучаться один.
— Вот они мне сдались, — раскусил его маневр Кузьма.
— У тебя план по академической работе какой? — подошел Федор к вопросу с другой стороны.
— Я его выполнил! — нашелся Кузя.
— Ровно на половину, — ответил врач, знавший правду.
Кузя был непреклонен:
— Все равно, академическая работа не включает в себя тупение от чудовищных сочинений нынешней молодежи. Я еще не забыл, как сам писал всю эту жуть.
Кузя вздохнул и, помявшись, спросил:
— Федь, а ты… когда-нибудь… терял… любимых?
Федор молча кивнул, и перед Кузьмой стремительно возникла матовая поверхность, как ночью на Банковском мосту.
Кузьма увидел бетонную камеру с дверью из стальных прутьев. Из коридора раздавались женские крики и стоны. Иногда, очень редко, по коридору раздавался утробный протяжный рев, от которого кровь стыла в жилах. На табурете, привинченном к полу, сидел Федор. Его рубашка была окровавлена, пуговиц на ней не было, один рукав разорван. Он держал голову обеими руками, словно боясь, что она вот-вот отвалится и упадет. От каждого крика или рева Федор весь передергивался и сильнее сжимал голову руками.
Неожиданно в коридоре раздался топот ног. Около его камеры случилась краткая возня и в нее вступили три высших чина СС. Это были штурмбаннфюрер СС Вольфрам Зиверс, гауптштурмфюрер Август Хирст и сам рейхсфюрер СС Гиммлер.
Все присутствующие говорили по-немецки, но Кузьма прекрасно его знал. Директор института Ананербе, Зиверс сказал, обращаясь к Федору:
— Старейший, мы пришли последний раз просить Вас об этой услуге.
Федор отнял руки от головы и отвернулся от пришедших.
— Мне, право, даже жаль, в который раз отказывать Вам, — глухо ответил он после недолгого молчания.
Хирст, раздул ноздри и сказал:
— Неужели Вы не понимаете, что это очень важно для науки!
Федор повернулся и посмотрел на "врача", на совести которого были тысячи загубленных жизней:
— Так же важно, как формалинить головы евреев? — меланхолически спросил Федор.
Хирст вспылил:
— Да что Вы себе позволяете?! — но осекся под холодным взглядом рейхсфюрера.
Федор осторожно встал с табуретки и, с некоторым трудом, выпрямился. Никто из вошедших не понял, каких усилий это ему стоило.
— Я ничего не стану делать, — сказал Федор уже другим, совершенно твердым тоном, — Не стану помогать Вам. Вам нужно бессмертие? Вы уже достигли его. Вы обрели бессмертную славу. Убийц и извращенцев, каких не видели даже Вавилон, Содом и Гоморра.
Гиммлер поморщился, затем коротко сказал:
— Тогда мы убьем ее.
Федор вздохнул и кивнул:
— Иногда смерть — это благо.
Трое эсэсовцев вышли из камеры. Федор остался один. Маленькая процессия проследовала по коридору и вышла в глухую дверь в его конце. В конце коридора остался солдат-часовой.
Федор провел рукой по волосам. В его ладони появилось красно-оранжевое перо. Он начал вращать его в пальцах, пока перо не превратилось в размытый силуэт.
Федор коротко рявкнул на весь коридор:
— Рядовой!
Солдат вскинул голову, и, посмотрев в сторону Федора, увидел вращающееся перо. Больше он уже ничего не замечал.
Федор позвал снова:
— Рядовой, ко мне!
Солдат, как сомнамбула, подошел к ячейке в которой был Федор. Федор стоял, устало привалившись к стене. Но в этот момент что-то изменилось и Кузьма увидел Федора глазами зачарованного солдата.
Перед ним в камере стоял подтянутый офицер в черной генеральской форме, с железным крестом на шее.
Федор спросил, а вернее, скомандовал:
— Имя?
— Уве Штольц, группенфюрер! — ответил солдат, отдавая честь.
Федор кивнул:
— Рядовой Штольц! Рейх в опасности! Ты видел тех троих? Они составили заговор против фюрера!
Рядовой Штольц оторопело посмотрел на дверь, за которую вышел самый влиятельный человек Рейха, сглотнул и спросил:
— Рейхсфюрер?!
Федор мрачно кивнул:
— Да. Он и эти двое — его подручные! Они хитростью заперли меня здесь и ушли. Рядовой, открой дверь!
Кузьма снова увидел картину такой, какой она была в реальности — изможденный, оборванный, еле держащийся на ногах пленник бесконечно вращал оранжевое перо, а немец неотрывно на него смотрел:
— Но, группенфюрер! У меня нет ключей!
Федор вздохнул собираясь с силами для еще одной тирады:
— Пойди и принеси их. Помни, все, кто пытаются тебе помешать — враги Рейха и заслуживают смерти!
Рядовой Штольц козырнул:
— Да, группенфюрер!
Чеканя шаг, он ушел. Федор прекратил вращать пером, и со стоном осел на пол камеры.
Рядовой Штольц вышел из двери и пошел по коридору. Он подошел к сидящему у конторки с ключами сержанту и тот вскочил при виде часового, оставившего свой пост.
