Слат внимательно оглядел его наметанным глазом. Хмар был худощавым, необыкновенно изысканно одетым мужчиной средних лет. Он ел с изяществом, совершенно не свойственным лордам Таддры, и, похоже, ожидал от сидящих за высоким столом того же; и впервые за последний десяток лет Слату пришлось вести себя за едой очень осторожно. У Хмара было очень странное лицо. Оно казалось выточенным из коричневой отполированной кости, слишком тонкое для таддрийца, и совершенно ничего не выражающее — за исключением его глаз. Они были узкими, и в них вспыхивали опасные искорки. Они словно ни на миг не прекращали искать что-то, как будто он ожидал кого-то увидеть в этом зале, какого-нибудь гостя, который мог появиться в любой момент. Слату они показались глазами человека, живущего в постоянном страхе или в невыносимой тревоге.
О нем ходило много разговоров. Слат слышал, что Хмар несколько раз заявлял, будто бы он — сын богини.
В общем и целом, Слату в лорде Хмаре понравилось два момента. Если он чего-то опасался, то сильный и безжалостный человек, способный защитить его, придется ему очень кстати; а при его утонченности он не мог не оценить рабыню этого человека.
Потом он заметил женщину, стоявшую за спиной у Хмара.
Смуглокожая таддрийка, невысокая и широкобедрая, с жесткими черными волосами, заплетенными в две косы ниже пояса. Ни одной женщине в Таддре и Закорисе не позволено сидеть в присутствии ее господина, за исключением Верховной королевы короля Ханассора. Но одно то, что она стояла рядом с ним, свидетельствовало о ее высоком ранге.
— А кто та девушка сбоку от лорда? — поинтересовался он у соседа.
— Не твоего поля ягода. Ее зовут Паньюма, она наложница лорда вот уже пять лет.
Слат хорошенько пригляделся к ней. Она была из породы тех женщин, что нравились самому Слату, несмотря на мрачный надменный взгляд. Но на ее сандалиях и в косах мерцали золотые монетки, и она наполняла кубок лорда с видом собственницы.
— Аппетитная крошка, — осторожно заметил Слат, зная, что все сказанное им может дойти до ее ушей и что он может позволить себе быть дерзким, но не непочтительным. — Но разве лорд Хмар не может завести себе еще женщин? В этом нет ничего необычного.
— О, она у него не одна. Есть еще целый десяток, если не больше, насколько я слышал. Даже несколько этих тощих долговязых баб с юга. Но он не выставляет их напоказ. Паньюма — единственная женщина, которую видят рядом с ним.
Позже, когда Слата вызвали к лорду, он отправился к нему с легким сердцем. Разговор был кратким и по существу дела. Слат держался молодцом и предвидел, что в дальнейшем покажет себя еще лучше. В предстоящих походах продвижение обещало стать быстрым, а Хмар, судя по всему, оказался именно таким, каким ему представлялся. Слат подавил отрыжку из уважения к изящным манерам и внутренне ухмыльнулся при виде этих нервозно бегающих глаз. В конце концов он упомянул и о своей головной боли, девушке знатного происхождения, которая могла помешать ему в его службе.
— Разумеется, лорд Хмар, я без колебания вышвырнул бы ее, если бы не ее несравненная красота. Я увидел ее по чистой случайности на одних торгах… — И он принялся рассказывать, как сразу понял, что она сестра какого-нибудь аристократа из разорившейся семьи, и как заплатил за нее пятьдесят баров.
Хмар взглянул на него, и его беспокойные глаза на миг остановились.
— Мне уже рассказали о твоей девчонке. Если хочешь продать ее мне, приведи ее сюда, я посмотрю, что могу за нее предложить.
Потрясенный такой легковерностью, Слат позвал своих слуг, стоявших у двери, и Селухис поспешно привели в зал. Ее уже вымыли и приодели в платье из тонкого алого шелка, а от ее кожи исходил пряный аромат циббы.
Ее глаза поднялись и застыли на лорде Хмаре.
Слат поразился. Впервые за все время в ее лице промелькнуло что-то живое. На миг показалось, будто между Хмаром и девчонкой пробежала какая-то искра — разбойник уловил на обоих лицах узнавание.
— Да, — отрывисто сказал Хмар, но в его голосе звучала странная дрожь. — Можешь сказать моему человеку за дверью, чтобы отдал тебе пятьдесят баров.
Слат, которому уже было не по себе, ожидал, что придется торговаться; но столь безропотное согласие стало для него вторым потрясением. Суетливо кланяясь, он попятился к двери, оставив свою рабыню ее новому хозяину.
У нее было такое чувство, что, проплыв многие мили по безликому океану, она вдруг увидела в море какой-то ориентир. Не несущий ей ничего хорошего, ни радости, ни покоя — ибо все это для нее осталось в прошлом — но нечто странно узнаваемое. Она не понимала, откуда знает его. Она и не знала его, как знают человека. Она узнала его так, как любая вещь узнает свою смерть, и с таким же отчаянием.
Он сказал сдавленным голосом:
— Она здесь. Я чувствую, что Она здесь. Как Она может быть здесь из-за тебя, висская женщина?
По этим его словам она поняла, что и он тоже чувствует свою смерть — и его смертью была она. Они были смертью друг друга.
— Так тому и быть, — сказала она ему.
Он вздрогнул, потом, казалось, снова овладел собой — за исключением бегающих глаз, которые, вместо того, чтобы обегать комнату, теперь внимательно оглядывали ее.
— Ты вызываешь у меня страх. Это должно быть забавно. Ты никто. Рабыня. Падаль. Все то, чем ты когда-то была, уничтожено. Так это и происходит с нами со всеми. Когда-то и я был не тем, кто есть сейчас. Теперь я Хмар, сын богини, король-Правитель шести муравейников Таддры. Паньюма! — внезапно выкрикнул он, и практически мгновенно занавеси приоткрылись и в зал скользнула маленькая смуглая женщина в поблескивающих сандалиях. Она в упор взглянула на Астарис, и на ее ширококостном лице не отразилось ничего. — Паньюма, — негромко велел Хмар, — уведи ее и приготовь.
— Да, господин, — сказала Паньюма. Вид у нее был как у злобной няньки, потакающей избалованному ребенку. Но Астарис даже не хотела противиться тому, что должно было свершиться. Таддрийка взяла ее за локоть и повела прочь по длинной древней лестнице.
Последние металлические пятна заката уже слиняли с вечернего неба.
Женщина одела ее в черное платье, расшитое золотом, и вплела ей в волосы драгоценные камни. Ее шею, запястья, пальцы и уши увешали золотом. Астарис ощутила странное холодное покалывание в тех местах, где золото касалось ее кожи.
В золотистых сумерках Паньюма провела ее по пустынным коридорам к гранитной стене. В полу скрывался механизм, с которым таддрийка явно была хорошо знакома. Камни расступились, открывая полутемную галерею. Паньюма быстро толкнула ее в отверстие, и двери со скрежетом сомкнулись между ними.
