В полдень он присоединился к каравану оттского купца. Он шел в Ханассор, столицу, и там было так шумно, что на некоторое время пустота, образовавшаяся внутри него, стала не такой пронзительной. Он боялся отпустить их и снова остаться во влажной тишине города наедине со своей утратой.
Они шли по неровной лесной дороге, своим гомоном вспугивая тучи птиц, поднимавших оглушительный щебет. Через три дня они добрались до мостов и гатей, проложенных через болото. В воздухе висел омерзительный запах, от которого яркие краски джунглей меркли и расплывались у него перед глазами.
Болотная лихорадка вцепилась в него мертвой хваткой. К тому времени, когда они добрались до Йилы, ему стало так худо, что он уже не надеялся остаться в живых.
Он лежал в темной жаркой комнатушке на постоялом дворе. Кто-то из оттцев или йиланцев привел к нему врача, видимо, опасаясь чумы. Это был дурно пахнущий костлявый старик, одетый в звериную шкуру, — вероятно, какой-нибудь бродячий праведник, — но глаза и зубы у него были одинаково острыми и блестящими.
— Ты болел совсем недавно, — сказал он, оглядел Ральднора. — Говорю тебе, бог смерти сидит у тебя на плече, и ты должен стряхнуть его.
— Я рад ему, — сказал Ральднор, но все же проглотил отвратительное на вкус лекарство. Он думал, что все равно не переживет эту ночь, и радовался этому.
Ему снился пещерный храм в окрестностях Корамвиса, и стоявшая там статуя была не Анакир, но Астарис, из черной эмали и рубинов, с холодными неподвижными глазами.
Утром лихорадка ушла.
Оттский караван тоже ушел, не дожидаясь его выздоровления. Ральднор оказался заперт в клетке своего отчаяния.
Он бродил по городку, явно переживавшему не лучшие свои времена, заходил в омерзительные таверны со стенами цвета желтой блевотины и справлялся о торговцах, уезжающих в любом направлении. Но вся его деятельность была подобна ночным хождениям лунатика, а его беспрестанные поиски не имели никакого смысла.
В полдень, выбившись из сил, он, точно старик, присел на каменную скамью на площади и принялся наблюдать за йиланцами. Вскоре площадь опустела, и остались лишь белая жара, черные тени, да унылые крики птиц, доносящиеся из осаждающих город джунглей. Потом появилась высокая фигура, идущая легким неторопливым шагом и насвистывающая.
Ральднор окинул его взглядом — загорелый до черноты мужчина с длинными, до плеч, черными волосами — без всякого интереса. Еще несколько шагов, и тот резко остановился.
— Во имя всех богов и богинь…
Ральднор взглянул ему в лицо.
— Ральднор! — ухмыльнулся незнакомец, показав белые, как соль, зубы. — Ральднор из Сара!
— Прошу прощения, — осторожно сказал Ральднор. — Похоже, вы меня знаете, но я…
— Яннул Ланнец. Мы служили вместе, ты и я, у этого желтого лиса, Катаоса эм Элисаара. Ну вот, вижу, теперь ты меня узнал. А ты, должно быть, тот самый заболевший путешественник, который пришел сюда с оттским караваном. У тебя такой вид, как будто богини вытащили тебя из печи прежде, чем ты успел допечься. Все еще служишь Амреку?
— Пожалуй, нет, — Ральднор закрыл глаза и еле заметно улыбнулся.
— Ну, к нам сюда новости из Дорфара почти не доходят… Думаю, ты не откажешься от кружечки черного пива. Идем со мной, я знаю тут неподалеку одну неплохую таверну…
Ральднор открыл глаза и уперся в него тяжелым взглядом.
— Зачем тебе мое общество, Яннул из Ланна? Из-за меня Ригон сломал тебе руку в Абиссе.
— Как видишь, — ухмыльнулся Яннул, — ему это не слишком удалось. Я выздоровел. Кроме того, ты сполна отплатил ему за меня, как я слышал. В тавернах Абиссы только об этом и болтали.
— О том, что я перешел на службу к Амреку, ты тоже услышал в тавернах?
— А где же еще? Забавная вышла шутка, хотя сомневаюсь, чтобы Катаос оценил ее по достоинству.
— А теперь, — вздохнул Ральднор, — я слишком долго испытывал свою удачу и безвозвратно впал в немилость. Из-за меня умерла женщина. Это уже вторая женщина, которая погибла потому, что любила меня. А я, Яннул, теперь изгой, у которого нет ни дома, ни очага. Если меня узнают, то убьют на месте, без суда и следствия. Тебе стоит быть осмотрительнее в выборе собутыльников, друг мой.
— У нас в Ланне, Ральднор, судят о человеке по тому, каким его видят, а не по тому, что он сам рассказывает о своих делах. Я буду рад выпить с тобой, но если с тех пор, как мы в последний раз виделись, ты перестал считать меня своим другом, то так и скажи, и я оставлю тебя в покое, сарский упрямец!
На плоской крыше таверны, под черным навесом, было прохладнее и почти пусто.
Сначала они пили молча, но к концу первой кружки Яннул поведал Ральднору о том, что случилось с ним в Лин-Абиссе. Бродя по ночным улицам в лихорадке и полубреду, он в конце концов привалился к калитке, ведущей во внутренний дворик одного дома в торговом квартале. Там его обнаружили две женщины — жены хозяина дома, пришедшие с вечеринки, как выяснилось позже — и немедленно выразили желание оставить его у себя. Искусный врач, приглашенный хозяйками, вернул ему здоровье, сообщив ему потом, что вдобавок ко всему прочему его хозяин Катаос еще и отравил его.
— К счастью, мой железный организм избавился от этой дряни, хоть я и заблевал половину сточных канав в Абиссе, — заметил Яннул, — а снадобья старого лекаря помогли мне выздороветь окончательно. Пусть это тебя не тревожит. Ты же видишь, я жив и здоров.
Что же касается его руки, то врач безукоризненно сложил ее заново — за счет отсутствующего купца. Похоже, обе дамы что-то нашли в нем, и вскоре он очутился у них в постели, расплачиваясь за то, что те спасли ему жизнь. Однако, прослышав о скором возвращении своего невольного благодетеля, Яннул благоразумно покинул гостеприимный дом.
Он нашел место на корабле, отплывавшем в Закорис, а сойдя на сушу, брался за самую разную работу, пока не наткнулся на труппу акробатов. Они были не слишком умелыми и к тому же довольно вздорными, поэтому, проведя с ними в дороге несколько дней, Яннул решил дезертировать в первом же городке, которым и оказалась Йила. Здесь он нанялся на работу к одному торговцу лесом, зарабатывая на проезд в Элисаар. Закорис казался Яннулу слишком суровым краем, хотя возвращаться на родину он пока не намеревался. Но в Элисааре очень любили жонглеров и танцоров. Кроме того, когда-то он знавал одну хорошенькую элисаарскую женщину-змею…
Первая часть этого рассказа вызвала у Ральднора гнев и смятение. Но потом он, к своему удивлению, обнаружил, что даже смеется над некоторыми наиболее забавными местами. Он-то считал себя совершенно мертвым, если не физически, то эмоционально. Яннул, в свою очередь, не стал настаивать, чтобы Ральднор рассказал о своей жизни, и тот промолчал. Его горе и так было велико; распространяться о нем было все равно что без толку бередить рану. Но все же он понял, что нуждается в Яннуле — человеческое общество притупляло его боль.
