Шесть или семь его товарищей, которые слонялись по лагерю, играли в карты или, лежа на спине, глядели в небо, услышав такое, поспеши ли к нему и, онемев от изумления, молча уставились на мастера Натаниэля.
– Я приехал искать сына, – сказал он. – Мне сказали, что… э-э… он отправился по этой дороге два-три дня назад. Если это так, вы должны были его видеть.
Йомены все, как один, покачали головой.
– Нет, ваша милость, никаких мальчиков мы не видели. Собственно, за все время, что мы здесь, мы не видели ни одной живой души. А если здесь все же есть какие-то люди, то они должны быть быстрые, как ласточки, и бесшумные, как кошки, и их так же трудно увидеть… ну, как самих мертвых. Нет, ваша милость, ваш сын здесь не проходил.
Мастер Натаниэль вздохнул.
– Мне кажется, что вы его не заметили, – сказал он, и задумчиво добавил скорее для себя, чем для них: – Кто знает? Может быть, он прошел по Млечному Пути.
И тут он внезапно понял, что это было, вероятно, его последнее нормальное соприкосновение с обычными человеческими существами, и печально улыбнулся.
– Я вижу, – сказал он, – вы хорошо проводите время… Делать нечего, вдоволь еды и питья, а? Вот вам пара монет. Сходите на ферму за бурдюком красного вина и выпейте за мое здоровье… и за моего сына. Я отправляюсь в путешествие, которое может оказаться очень долгим. Думаю, эта горная тропа подойдет мне не хуже любой другой.
Они глядели на него с большим изумлением.
– Прошу вас, ваша милость, простить меня, но, боюсь, что вы не совсем правы, – сказал часовой. – Все горные тропы здесь ведут только в Эльфские Пределы… и дальше.
– Мне надо намного дальше, – коротко ответил мастер Натаниэль. И, вонзив шпоры в бока лошади, промчался мимо остолбеневших часовых вверх по тропе, словно собирался взять приступом Горы Раздора.
Несколько секунд они стояли, в изумлении и испуге глядя друг на друга. Наконец один из них тихо присвистнул.
– Он, должно быть, сильно любит своего мальца, – сказал он.
– Если мальчишка действительно проскочил мимо нас незамеченным, это будет уже третий Шантиклер, который пересекает горы. Сначала девушка из Академии, потом этот парень, а вот теперь и сам бывший мэр.
Мастер Натаниэль и сам не мог бы сказать, как долго он ехал, поднимаясь по верховой тропе, петлявшей вокруг гор и становившейся все круче и круче. Он не встретил ни одного живого существа – ни козы, ни даже птицы. Он чувствовал какую-то странную сонливость и ехал как во сне.
И вдруг у него отключилось сознание – он, наверное, упустил какое-то звено во времени или в пространстве, потому что вдруг оказалось, что он едет по большой дороге в толпе празднично одетых крестьян. И это его даже не удивило.
И все же… что это были за люди, с которыми он ехал? Обычные крестьяне, спешащие на праздник? На первый взгляд, они выглядели именно так. Здесь были хорошенькие девушки с блестящими на солнце волосами, выбивавшимися из-под красных и голубых чепчиков, и деревенские щеголи, накрест перевязанные яркими лентами, и старухи со спокойными, благородно очерченными лицами – вся сельская община, отправляющаяся на какую-то ярмарку или празднество.
Но почему глаза их смотрят в одну точку и в них такое странное выражение? И почему они идут в абсолютной тишине?
И тут невидимый проводник сновидений, не кто иной, как наше второе «я», прошептал ему на ухо:
– Это те, кого люди зовут Молчальниками.
Эти слова пролили свет на ситуацию, мгновенно сделали ее нормальной, даже прозаической.
Вдруг дорога свернула и перед ними раскинулся поросший вереском пустырь, на котором расположились белые ярмарочные палатки.
– Это ярмарка душ, – прошептал невидимый проводник.
– Конечно, конечно, – пробормотал мастер Натаниэль, будто всю жизнь знал о ее существовании.
И в самом деле, он совершенно забыл о Ранульфе и думал, что посещение этой ярмарки и было целью его путешествия.
Они пересекли пустырь и заплатили за вход безмолвному старику. И хотя мастер Натаниэль заплатил монетой, отличающейся от всех, виденных им прежде, он не почувствовал, что нарушена причинно-следственная цепь событий оттого, что достал ее из своего кармана.
Внешне эта ярмарка ничем не отличалась от ярмарок в Доримаре. Лудильщики, сапожники, ювелиры разложили свой товар; тут были коровы, овцы и свиньи, палатки с освежающими напитками и кукольными представлениями. Но вместо жизнерадостного, разноголосого гула, являющегося неотъемлемой частью каждой ярмарки, здесь царила полная тишина, и животные были так же безмолвны, как и люди. Мертвая тишина и слепящее солнце.
Мастер Натаниэль стал изучать ярмарочные палатки. В одной их них метали дротики в картонную мишень: на ней были нарисованы всевозможные тела с Луной в центре. Тот, кто попадал в Луну, мог выбрать себе приз из целой кучи всевозможных блестящих предметов – золотых перышек, причудливо разрисованных раковин, ярко расписанных горшочков, вееров, серебряных колокольчиков для овец.
«Они похожи на новые безделушки Конопельки», – подумал мастер Натаниэль.
В другой палатке была карусель с серебряными лошадками и позолоченными тележками – и те, и другие печально потемнели от времени. Это было примитивное устройство, приводимое в действие не механизмом, а безостановочно плетущимся по кругу живым пони – терпеливым и облезлым маленьким животным, привязанным к веревке. Его движение производило также тихую музыку – это были мелодии, популярные в Луде-Туманном, еще когда мастер Натаниэль был маленьким.
Здесь звучали фразы: «Эй, чаровница с красивым красно-коричневым бантиком!», и «Старый папаша-щеголь упал и ушиб копчик», и «Почему эта голубоглазая красотка строит глазки парню с серебряными пряжками?»
Потемневшие лошадки и тележки кружились без седоков, исключая одинокого маленького мальчика, и разухабистые мелодии звучали так жалобно и тоскливо, что скорее подчеркивали, а не нарушали тишину и меланхолическую атмосферу ярмарки.
Мальчик на карусели рыдал безнадежно и покорно. Он словно чувствовал, что приговорен неумолимой судьбой вечно кружиться с потемневшими лошадками и тележками, облезлым терпеливым пони под аккомпанемент старых мелодий.
– Совсем недавно, – произнес невидимый проводник, – этого маленького мальчика похитили у смертных. Он еще может плакать.
Внезапно у мастера Натаниэля свело горло. Бедный маленький мальчик! Бедный маленький одинокий мальчик! Кого он напоминал ему? Что-то очень близкое его сердцу.
Бесконечными кругами плелся пони, бесконечно звучала невидимая музыкальная шкатулка, вымучивая свои жалобные мелодии:
