И в самый неподходящий момент его неожиданно пригласили в отдел по розыску иностранцев, где он бывал не раз, узнавая о судьбе пропавшего Адольфа фон Шнакенбурга.
— Кажется, мы нашли вашего штандартенфюрера, — сообщили там. — Вы сможете его опознать?
Сергей решил, что немец мёртв и сейчас повезут в какой-нибудь столичный морг, однако привезли его в спецприемник для лиц, не имеющих документов. Сначала фон Шнакенбурга показали в камере, сквозь волчок, затем провели официальное опознание в кабинете. Бывший эсэсовец, казалось, выглядел несколько моложе, чем четыре года назад, намного бодрее, энергичней, а самое главное — источал полнейшее счастье. Он уже отлично говорил по-русски, что и смущало милицию (не хотели признавать за иностранца), разговаривал весело и радовался всякому пустяку. Опарина он узнал сразу же, и восторгу его не было предела.
— Сергей! Серёжа, как я счастлив! — бросился обнимать, но был оттащен милиционерами. — Спасибо тебе, дорогой! Ты открыл мне новый мир! Только сейчас, через пятьдесят лет, я понял, какую непоправимую ошибку мы совершили! И я еду теперь в Германию, чтобы найти виновных! Кто нас стравил и столкнул лбами! И найду их, будь уверен! Это говорю я, помощник Рудольфа Гесса, штандартенфюрер СС!
На все замечания и просьбы замолчать он как-то непринуждённо и беззлобно матерился и продолжал своё.
После опознания Опарин попросил разрешения поговорить с немцем, и оперативник, сопровождавший его, разрешил на радостях (отыскали фашиста!), однако предупредил:
— Экспертиза признала его невменяемым. Свихнулся эсэсовец, сдвинулся на любви к России. Есть заключение…
В отделе по розыску Сергея всё ещё считали журналистом, делились подробностями, и он не переубеждал милицию.
— А мне показалось, он просто счастлив.
— То есть как это счастлив? Сидит за решёткой, без паспорта, в чужой стране, но смеётся и радуется — неадекватное поведение!
И в этом Опарин не стал переубеждать. Поговорить с немцем можно было лишь в машине (его перевозили в другой спецприемник, для иностранцев), так что Сергей сел вместе с ним за решётку конвойного автомобиля. Фон Шнакенбург наконец-то обнял его, похлопал по щеке, как это делал фюрер с мальчишками из «гитлерюгенда».
— Я тебе так благодарен, Сергей! У тебя чистая душа, и ты настоящий русский человек! — всё ещё торжествовал он и сыпал комплименты. — Настоящий, истинный ариец! Это мы были свиньями и фашистами! Это мы присвоили себе право называться арийцами, совершенно не понимая, что это значит. А ведь Гесс предупреждал — и я сам это слышал! — не играйте с этим словом, нельзя манипулировать космическими понятиями в партийных целях, даже если они благородны. Рудольф знал, что говорил, и я в этом убедился!..
— Где вы были всё это время? — спросил Опарин, чтобы прервать словесный поток.
— О, где я был, Серёжа! — запел от восторга штандартенфюрер. — Если у нас есть немного времени, я расскажу!..
— Всего, полчаса, — предупредил он.
— Успею!.. Я должен открыть тебе тайну Третьего рейха, — смеясь, зашептал немец. — С сорок третьего года я возглавлял группу «Абендвайс», которая подчинялась непосредственно Гессу.
— Это я знаю…
— Но ты не знаешь, чем мы занимались на вашей территории! Мы искали Шамбалу. Конечно же, тебе известно, что это. В России все знают и называют её Беловодье.
— Вы были там? — Сергею стало жарко.
— О да! Да! — засмеялся он. — Но всё по порядку! «Абендвайс» существовал десять лет, и все десять лет наша разведка рыскала по Тибету и Гималаям, по Индии, Непалу и Китаю, пока следы не привели на Алтай. Сначала на Монгольский Алтай…
— На Алтай?
— Разумеется!.. И только в сорок втором году мой предшественник, Курт Кински, вышел на Шамбалу. Она проходила под кодовым названием «Белый Вечер» — «Абендвайс». Но первая же группа разведчиков, заброшенная через Монголию, исчезла без следа, — смеясь, он постучал себя в грудь. — Как и я! Как и я пропал!.. Бедного Курта отправили на Восточный фронт, а Гесс взял из госпиталя меня. Я занимался Востоком, имел образование…
— Вы считаете, Шамбала, Беловодье… это на Алтае? — не выдержал Опарин.
— Я не считаю, Сергей! Я это знаю! Я — Адольф фон Шнакенбург! — снова похлопал по щеке. — Мои две экспедиции, две специально подготовленные группы тоже исчезли, растворились! Ха-ха! Рудольф сильно был раздосадован, но меня не ругал и не посылал на фронт. Он сказал: мы делаем ошибку, мы всё время повторяем какую-то одну ошибку и проигрываем. И сказал замечательную фразу, за что получил моё глубокое уважение! «Нам не светит Белый Вечер»!
— У меня есть данные, то, что вы называете Шамбалой, находится на Таймырском полуострове, — чувствуя внезапное недомогание, неуверенно проговорил Опарин. — Аргументированные данные.
— Серёжа, поверь старому фашисту! — непринуждённо веселился штандартенфюрер. — Опытному исследователю многих аномальных явлений. «Абендвайс» на Алтае! Да, я забыл сказать сразу! Там я встретил Клемма и Тринка! О, какая была встреча! А на Монгольском Алтае ещё жив старина Шнайдер. Они меня совсем забыли! А я узнал их сразу. Конечно, они постарели, но меньше чем я, и волосы ещё чёрные, почти чёрные… Если бы ты знал, кого я встретил на Тибете! Своего заместителя, Клауса Обершёнка… Я отправлял его с последней группой, возлагал надежды… И с ним в России случилась беда! Это ужасно, как пострадал Клаус! У него резко начались гормональные изменения. Если бы вы видели его, Серёжа! Он превратился в животное, послушное, незлое, но животное. Бедный Обершёнк!.. Тринк пожалел его и до сих пор содержит в своём доме, по ночам водит гулять на поводке, чтобы Клаус не убежал. Делает попытки к побегу, но без Тринка он погибнет… А я возлагал на Обершёнка большие надежды! Но мы только то и делали, что возлагали надежды, а нам не светил Белый Вечер… Зато мы с виночерпием Тринком славно отпраздновали встречу! И Клаус сидел с нами, пил и ел, но никого не узнавал. Клемм и Тринк плакали и по-русски обнимались…
— Кто это? — стал путаться в именах Опарин. — О ком вы?
— Клемм и Тринк?.. О, целая история! Это люди из моих групп, которые я забрасывал в Шамбалу. Клемм — биолог, должен был проводить опыты… Да, Сергей, и на людях тоже, потому что Тринк отправлялся как подопытный кролик. И странно, с парнем, которого мы считали недочеловеком, здесь ничего не случилось. А с истинным арийцем Обершёнком случилось… — на миг погрустневший штандартенфюрер снова расцвёл. — Они живут вместе пятьдесят лет! Их жёны — родные сёстры, много детей и внуков. А каких они выращивают свиней, и какую замечательную немецкую ветчину делают! Если бы КГБ обратил на это внимание — капут, полный провал!..
