— Чудеснее майской поры не бывает! — воскликнул Бильбо, когда капли ударили ему в лицо. — Легенды позади, мы возвращаемся. Полагаю, это и есть запах дома.
— Ехать еще долго, — заметил Гандальф.
— И все же это последняя часть пути, — сказал Бильбо.
Они выехали к реке, отмечающей границу Дикого края, — к броду под обрывистым берегом, который вы, может быть, помните. Река вздулась от дождей и весеннего таяния снегов, однако путники преодолели ее, хоть и не без труда, и поспешили вперед. Все было почти как по дороге туда, только отряд стал меньше и тише; и в этот раз обошлось без троллей. На каждом шагу Бильбо припоминал слова и события годичной — ему казалось, что десятилетней — давности и, разумеется, сразу узнал место, где пони свалился в реку и откуда они свернули навстречу неприятному приключению с Томом, Бертом и Биллом. Недалеко от дороги отыскалось золото троллей, по-прежнему спрятанное.
— Мне уже и так на всю жизнь хватит, — сказал Бильбо, когда они откопали клад. — Возьми его себе, Гандальф. Ручаюсь, ты найдешь ему применение!
— Еще бы! — сказал волшебник. — Но, как говорится, делись и дели по честному! Возможно, тебе предстоят траты, о которых ты и не помышляешь.
Так что они сложили золото в мешки и навьючили на пони, которым это совершенно не понравилось. Дальше пришлось по большей части идти пешком, что, разумеется, замедлило путь. Впрочем, все зеленело, и хоббит с удовольствием шагал по мягкой траве. Он утирал лицо красным шелковым носовым платком — нет! ни один из его собственных не дожил до конца странствия, этот ему подарил Эльронд, — с началом лета погода установилось, и вновь стало тепло.
Все когда-нибудь кончается, даже наш рассказ. Наступил день, когда открылась местность, в которой Бильбо родился и вырос, и где каждая кочка и каждое деревце были знакомы, как пальцы на руках и ногах. С пригорка он увидел свой родимый Холм и, внезапно остановившись, произнес:
Вдаль и вдаль ведут дороги
Сквозь туман, дожди и снег,
Через горные отроги,
К берегам подземных рек;
Под деревьями густыми,
По траве и по камням,
Над ущельями глухими
По разрушенным мостам.
Вдаль и вдаль ведут дороги
В ясный день и под луной,
Но однажды скажут ноги:
Поворачивай домой.
И глаза, что повидали
Кровь и смерть в долинах тьмы,
Видят вновь родные дали
И любимые холмы.
Гандальф повернулся к хоббиту.
— Бильбо, дорогой, — сказал он, — что на тебя нашло? Ты совсем не тот, что прежде.
И так они проехали по мосту, и мимо мельницы у реки, и оказались перед самой норой.
— Батюшки! Что происходит? — вскричал Бильбо.
Возле норы наблюдалась непонятная суета, самый разный народ, респектабельный и сомнительный, толокся у двери, многие входили и выходили, не вытирая ног, как с досадой заметил Бильбо.
Если он удивился, то как же удивились остальные! Бильбо вернулся в самый разгар аукциона! На воротах висело большое объявление, на котором черными и красными буквами значилось, что двадцать второго июня господа Грабб, Грабб и Берроуз пустят с молотка имущество покойного Бильбо Бэггинса, эсквайра, из Бэг-энда Под Холмом, что в Хоббитоне. Торги начнутся в десять часов ровно. Сейчас было время ланча, и многие вещи уже ушли за разные цены, от всего ничего до ломаного гроша (что не редкость на аукционах). Родственники Бильбо Саквилль-Бэггинсы деловито измеряли комнаты, проверяя, встанет ли их мебель. Короче, Бильбо признали умершим, и далеко не все, кто так уверял, были рады видеть его целым и невредимым.
Возвращение мистера Бильбо Бэггинса наделало шуму под Холмом, за Холмом и за Рекой. Кривотолки и пересуды не умолкали несколько месяцев, а свои дела Бильбо приводил в порядок еще не один год. Очень не скоро мистера Бэггинса окончательно признали живым. Особенно трудно было убедить тех, кто за бесценок приобрел его вещи; под конец, чтобы сберечь время, Бильбо пришлось выкупать собственную мебель. Значительная часть серебряных ложек как в воду канула. Сам он грешил на Саквилль-Бэггинсов, а те, в свою очередь, объявили вернувшегося Бэггинса самозванцем и при встрече с ним поджимали губы — так им хотелось жить в его чудесной норе.
Вскоре Бильбо понял, что лишился не только ложек, но и репутации. Да, он до конца своих дней сохранил дружбу эльфов, уважение волшебников, гномов и прочего заезжего люда, однако уже не считался вполне респектабельным. Хоббиты по всей округе считали его чудаком, за исключением племянников и племянниц с туковской стороны, да и тем взрослые настоятельно советовали держаться подальше от дяди. Увы, должен сказать, что Бильбо ничуть не огорчался. Он был вполне доволен; песенка чайника на огне еще больше радовала его слух, чем в тихие дни до появления незваных гостей. Меч висел над камином; кольчуга красовалась в передней, пока Бильбо не отдал ее в местный музей. Золото и серебро в основном ушло на подарки — полезные и дорогие, чем до определенной степени объясняется любовь племянников и племянниц. Волшебное кольцо он хранил в большой тайне, потому что надевал его главным образом перед приходом докучливых посетителей. Он взял обыкновение писать стихи и навещать эльфов. Хотя многие качали головами, крутили пальцами у виска и говорили: «Бедняга Бэггинс», хотя мало кто верил его рассказам, Бильбо был очень счастлив до конца своих дней, а прожил он на удивление долго.
Как-то осенним вечером, несколько лет спустя, Бильбо сидел у себя в кабинете и писал мемуары — он подумывал назвать их «Туда и обратно, или каникулы хоббита», — когда в дверь позвонили. Это были Гандальф и гном, причем не кто иной, как Балин.
— Заходите! Заходите! — воскликнул Бильбо, и вскоре все трое устроились в креслах у очага. Если от Балина не ускользнуло, что жилетка на Бильбо заметно раздалась вширь (и на ней настоящие золотые пуговицы), то и Бильбо приметил, что борода у гнома стала на несколько дюймов длиннее, а расшитый каменьями кушак поражает великолепием.
Разумеется, заговорили о старых временах. Бильбо спросил, как дела под Горой. Судя по всему, они шли прекрасно. Бард заново отстроил Дейл, и люди потянулись к нему с Озера, с юга и с запада. В долине вновь зазеленели поля и сады. Каменная пустыня теперь цвела весной и плодоносила осенью; ее наполнили птичий гомон и голоса жнецов. Озерный город на новом месте процветал пуще прежнего, лодки, груженые добром, сновали по реке Быстрой, а эльфы, люди и гномы в этих краях жили в мире и согласии.
Старый мэр плохо кончил. Он получил от Барда много золота для жителей города, но, будучи подвержен драконьей болезни, бежал, прихватив большую часть сокровищ. И умер от голода в каменной пустыне, покинутый своими спутниками.
