Когда друиды скрылись из виду, Книгочей отложил книгу, огляделся и вынул кинжал. Подержав некоторое время лезвие в костре – причем изрядно почернела та его часть, что была ближе к рукояти, – друид пробормотал несколько слов на тайном наречии. Из клинка тут же ударила тонкая струйка огня. Высоким голосом друид прочитал нараспев заклинание, и огненная нить побелела. Тогда Книгочей направил ее в землю и стал медленно и аккуратно обносить костер двойным защитным магическим кругом. Закончив эту процедуру, он бросил короткое слово, и огонь втянулся обратно в клинок. Тогда он сел у костра и вновь углубился в чтение. Окружности тихо мерцали и были видны издалека, предупреждая, что здесь находится друид, способный себя защитить.
Друиды без приключений добрались до реки. Вода, разлившаяся далеко на запад, у берега была темнее, но в ней также отражалось закатное солнце, которое застыло на месте и совсем не собиралось опускаться в холмы. Где-то тихо потрескивала невидимая пичуга, она перепархивала по прибрежным кустам вслед за друидами, что-то покрикивая резковатым, скрипучим голоском. Редкие стрекозы вились над осокой, вода текла медленно и торжественно, тихо журча возле островков бурой травы, торчащих кое-где над поверхностью водной глади. На глинистой косе Молчун нашел еще один след оленьего сапога. Здесь зорзы набирали воду. Друиды ускорили шаг, они шли уже открыто, не таясь, с оружием наготове. Время, когда был оставлен след, точно определить Травник не смог. Слева от отряда текли рыжие леса высоких мачтовых сосен, просвечивающие на вечнозакатном солнце далеко в глубь безмолвных чащ. Когда пришла первая усталость, друиды вышли к заброшенному хутору из нескольких домов с сараями и прогнившими пристройками, осыпанными прошлогодней соломой. Травник с ходу постучал в дверь крайнего дома, и друиды услышали, как изнутри негромко произнесли: «Кто?»
Изба Мотеюнаса, несмотря на неказистый внешний вид, была уютна и обихожена внутри. Ее убранство было недорогим, нехитрая мебель была сделана хозяйскими руками, на полах лежали самотканые дорожки и половики. Каждая табуретка здесь словно бы говорила: здесь все – Я, и Я – это Все. Ян встречал дома с таким внутренним мироощущением, и чаще всего в деревнях, не избалованных городскими фокусами. Сам Мотеюнас, крепкий, кряжистый мужик, больше сошел бы за представителя огненной профессии – кузнеца или углежога, но был он, однако, обычным хуторянином, не больно прижимистым, но держал маленькую пасеку и рыбный садок, выкопанный своими руками. Там лоснились, посверкивая зеркальной чешуей, этакими стеклянными доспехами, увесистые сазаны, без боязни поднимались на поверхность, жевали сочными и мясистыми глупыми губами. Натуры Мотеюнас был азартной, об этом свидетельствовали крутоспинные бревна жерехов, или, как называли этих рыб в землях литвинов, боленей, подвешенные на стальных крюках в коптильном сараюшке. Хозяин не хотел поначалу впускать незваных гостей, но Март, умница, расслышал в мычании хозяйской коровы в соседнем загоне недужные нотки и купил сердце хозяйки, безошибочно определив хворость ее любимицы. Жена Мотеюнаса настояла на том, чтобы взять Марта на ночлег с условием, что он посмотрит Пеструшку. Збышек заартачился и наотрез отказался входить без товарищей. После долгого перешептывания хозяев за дверью и разглядывания гостей через щелку друидов тут же впустили и, к их немалому удивлению, тут же усадили за стол.
После краткого обмена фразами – кто, что, откуда, куда и по какой надобности – и после сытного ужина с восковым сотовым медом хозяйка, маленькая, невзрачная женщина с острым взглядом серых глаз, похожая на вылинявшую белочку, увела Марта в скотное место. Оттуда они вернулись к чести Збышека довольно-таки быстро, причем у коровьего лекаря на месте незажившей ссадины, полученной в замке, красовалась свежая матерчатая повязка снежной белизны. Хозяйка сияла – очевидно, ее корова почувствовала себя лучше благодаря лекарскому искусству молодого друида. Снегирь отреагировал на повязку на свой лад и собрался уже было отпустить по этому поводу одну из своих излюбленных соленых шуточек, однако Травник, продолжая беседовать с хозяином о преимуществах сбора медоносов для лекарственных отваров, показал Казимиру из-под локтя кулак, и тот решил воздержаться от комментариев.
На печи лежал маленький мальчик, видимо, сын, и смотрел на Травника, раскрыв рот, вернее, не столько на него, сколько на кинжал друида. Темно-русый и большеротый, он не ел, потому что раньше уже поужинал с хозяйкой, однако внимательно наблюдал за всеми движениями друидов, провожая взглядом каждый проглоченный кусок. Ян хотел было позвать его за стол, но хозяин указал на миску, лежащую наверху в головах у мальчика, – она была наполнена золотистыми медовыми лепешками, вкус которых Коростель уже успел оценить. Мало-помалу он перестал обращать внимание на мальчика и всецело занялся едой, потому что глаза у него уже начали слипаться.
– Похоже, у вас был долгий путь, почтеннейшие, – поджал губы Мотеюнас, от внимательного взора которого не ускользнуло, что гости уже начали украдкой позевывать. – Пора вам отдохнуть, а то уже и за окном стемнело.
– А разве тут солнце когда-нибудь садится? – простодушно удивился Снегирь.
Хозяин непонимающе воззрился на друида.
– Конечно, – удивленно молвил он. – Даже солнце должно иногда отдыхать.
Мотеюнас встал и отодвинул занавеску на окне. Во дворе действительно стемнело, стояла на первый взгляд обычная весенняя ночь. Пораженные друиды затаили дыхание, и в наступившей тишине неожиданно громко прозвучал спокойный и будничный голос Травника, умевшего сохранять самообладание в любой ситуации.
– Действительно, время позднее, хозяин. Не ответишь ли перед сном на вопрос?
– Изволь, – согласился Мотеюнас. – В чем твоя нужда?
– Нужды нет, – вздохнул Травник, – чистое любопытство. Не скажешь ли, почтеннейший, что за странная маска, которая висит у тебя над косяком?
Он указал на длинный лик какого-то лесного существа с человечьими чертами лица, выполненный в манере литвинских деревенских резчиков по дереву с их любовью к вытянутым чертам и миндалевидным глазам, длинным скулам и тонким губам. Маска была грубо раскрашена и обвита сухими веточками омелы – дубовой лианы-паразита, чьи магические свойства были хорошо известны и почитаемы друидами.
Мотеюнас долго смотрел на Травника, словно увидел его впервые. Затем он покачал головой и закурил трубку, причем от внимательного глаза Симеона не ускользнуло, что руки хозяина, сильные и жилистые, слегка задрожали.
