— Отпустите девушку, она вам не нужна! Я… — короткие гудки в трубке заставили его замолчать.
Корсаков приподнял руку, тупо посмотрел на рассеченную ладонь. Трубка выпала из кулака, он слизнул кровь, осмотрелся в поисках какой-нибудь тряпки, но вокруг было только шелковое белье. Он прошел на кухню, в шкафчике обнаружил аптечку. Почти не почувствовав боли он смазал края раны зеленкой, перебинтовал руку.
В груди копилась холодная ярость, которую некуда и не на кого было выплеснуть. Если бы рядом оказался магистр, Корсаков постарался бы свернуть ему шею. Скорее всего это не удалось бы, но представить, как он своими руками схватит его за глотку было настолько приятно, что Корсаков даже закрыл глаза от наслаждения. Нет, магистр был недоступен…
Он стал вспоминать: отсюда они с Анютой поехали к Леониду, но Шестоперова к тому времени уже увезли в больницу, потом он расстался с Анютой, потом — попытка кражи в метро. Звонок бывшей жене, разговор с магистром, затем откровения этого потомка тамплиеров. Карт в футляре уже не было… В метро вытащить не могли — стянули бы вместе с футляром, у Пашки и Марины карт тоже нет, остается Анюта. Где же ты, девочка моя? Попробовать поискать ее через папашу? Каким образом? Может, она на Арбат подалась? Ну, решила посмотреть, все ли сгорело — ведь там были ее портреты. Тот, который написал Корсаков, забрал Сань-Сань, но оставались портреты работы Владика. Если их можно назвать портретами.
С содроганием напялив мокрую одежду, Корсаков прихватил водку и вышел из квартиры. Внизу бродила консьержка — поливала цветы. На Корсакова она даже не взглянула. Он попытался вспомнить, как ее зовут. Что-то такое, цветочное было в ее имени. Азалия? Роза? Нет… Виолетта! Не цветы, но созвучно. Точно, Виолетта Олеговна. Корсаков кашлянул, привлекая внимаение.
— Виолетта Олеговна, можно вас на минутку?
— Слушаю вас, — чуть гнусаво протянула консьержка, так и не повернувшись к нему.
— Если появится Анна Александровна, не затруднит ли вас передать ей, что заходил Игорь Корсаков. Если она сможет, то пусть дождется моего звонка — я обязательно позвоню ей сегодня же.
— Я передам, — милостиво кивнула консьержка, видимо смягченная изысканными оборотами речи, — только Анна Александровна может и не появиться сегодня. Иногда ее не бывает по несколько дней.
— И все же, если появится, не забудьте пожалуйста, — Корсаков коротко кивнул и даже попытался щелкнуть каблуками, — всего доброго, Виолетта Олеговна.
Снова милостивый кивок.
Корсаков подошел к воротам. Охранник маялся на пороге будке, разглядывая очищающееся от облаков небо. Корсаков спросил огонька, прикурил.
— Слушай, командир, Анюта давно уехала?
— Это на красной малолитражке? Я в восемь заступил, а ее уже не было. Что, кинула подруга? — подмигнул охранник.
— Надеюсь нет.
— Ох и оторва твоя Анюта, — хмыкнул парень, — бывает такие пьянки закатывает, что жильцы жалуются. Ну, правда, папа все улаживает миром. А так девчонка хорошая. Нос не задирает. Не упусти ее.
— Постараюсь, — кивнул Корсаков и, спросив, как пройти к автобусу, распрощался со словоохотливым охранником.
До станции метро «Тушинская» автобус тащился почти час — на дороге валялись рекламные щиты, рабочие в оранжевых жилетах пилили упавшие деревья прямо на проезжей части, чтобы хоть как-то наладить движение. К тому же светофоры не работали. Корсаков, стиснутый пассажирами, исходил потом в мокрой куртке и толстовке.
В метро он встал возле двери, шаря взглядом по лицам. Никто на него не покушался, никто не пытался залезть в карман. Его стало клонить в сон, что было не удивительно — спал он больше суток назад, да и какой это был сон, когда рядом была ненасытная в любви Анюта. Выходящие и входящие пассажиры толкали его, извинялись, ругались, что встал на дороге, но он, погруженный в приятные воспоминания, не замечал их. Краем уха он все-таки разобрал, объявление «Станция „Баррикадная“, переход на кольцевую линию», и вышел из вагона.
Ему пришло в голову, что милиция все еще может искать его по делу о пожаре. Вряд ли они связали с убийством отсутствие Корсакова на его обычном месте. Было бы совсем хорошо, если Федорова еще не отправили в Чечню — он бы помог, хоть и подставил Корсакова. Чем, интересно, взяли участкового? Компромат пообещали подкинуть или запугали, что с семьей разберутся? И все-таки он предупредил Игоря. Вернется из командировки — надо будет отблагодарить. Хоть и мент, а мужик нормальный.
Арбатская площадь бурлила водоворотом автомобилей. Здесь, в центре города, ураган не так свирепствовал — слишком много домов, ветру негде разогнаться. И все же несколько поваленных реклам и выбитых градом стекол Корсаков приметил. Троллейбусы стояли, вытянувшись сине-зеленой гусеницей — видно, контактный провод был еще обесточен.
Корсаков спустился в подземный переход.
Здесь уже начинался Арбат, здесь тусовались менялы, скупщики золота, мелкие торговцы. Игоря узнали, кто-то хлопнул по плечу, кто-то предложил выпить.
— Ты где пропадал? Дом твой сгорел, знаешь?
— Знаю, — на ходу кивая знакомым он пробивался к выходу.
— … в «Праге» ветром два стекла высадило. Говорят: вот, ураган, а я думаю — под шумок кто-то влезть хотел, хотя чего там брать? Серебро столовое?
Народ заржал, представив ресторанные серебряные приборы, к которым подбираются ночные злоумышленники.
— Это что! Вот у принцессы Турандот опять руку оторвали, а может отпилили. Тоже скажешь: ветром унесло?
— Ага, в ближайший пункт приема цветных металлов.
— Игорь, — знакомый нумизмат, из мелких, специализирующихся на монетах первой четверти двадцатого века, которого никто иначе, как Сема, не звал, потянул его за рукав, — тебя вчера девчонка одна спрашивала.
— Когда это было, — Корсаков остановился.
— Под вечер уже, часов в семь. Я ее видел как-то с тобой и Владиком, только забыл как зовут.
— Анюта ее зовут, — задумчиво проговорил Корсаков, — она не говорила, зачем я ей понадобился?
— Нет. Собственно, я и не интересовался. Она еще спрашивала, где Трофимыча нашли. Ну, я объяснил, — Сема в затруднении потер бледную плешь, — слушай, говорят он с тобой был в последнюю ночь. Вроде, клад вы нашли, а?
— Врут, суки, — коротко ответил Корсаков и пошел дальше.
— Там если монеты старинные будут, ты уж не забудь про меня, — крикнул ему вслед нумизмат.
— Были бы — не сказал, — пробормотал себе под нос Игорь, — или тоже на тот свет торопишься.
Его законное место было занято — знакомый портретист, Сашка-акварель, расположился со вкусом под зонтиком, выставил свои работы. Кличку он получил за то, что перебрав, всегда начинал убеждать окружающих, что только акварельные краски могут передать всю тонкость души, всю гамму чувств, спрятанную в глазах любого человека.
