Играя, она пыталась вспоминать Джедуса таким, каким увидела его в ту ночь в кресле возле ее постели — живым, бодрым, с арфой на коленях, заряженным арбалетом на полу под рукой и прислоненной рядом тростью со спрятанным внутри клинком, сменившей его старую палку.
Или недоверчивую и радостную улыбку, появившуюся на его лице, когда Тэлия попросила поиграть ей.
Или как он выглядел, когда говорил ей и Скифу, что они могут препоручить ему решение проблемы с Хулдой: снова сильным, снова уверенным в себе… нужным.
И его смех и веселье в тот день Середины Зимы, когда Керен учила ее кататься на коньках.
Иногда это даже помогало. Но только иногда.
Ох, зараза! Опаздываю! — выругалась про себя Тэлия, наконец-то заметив, сколько времени на солнечных часах в саду под ее окном. Она быстро собрала раскиданные по письменному столу записи, сложила их стопкой, кое-как подравняла и выскочила за дверь.
За те три года, что Тэлия провела в Коллегии, она узнала несколько способов срезать путь до учебных комнат; благодаря этому и удлинившимся ногам ей удалось добежать до класса за несколько секунд до того, как в него вошли Герольд Ильза и декан. Тэлия провела рукой по непокорным вихрам, надеясь пригладить их так, чтобы по ее виду нельзя было догадаться о том, что она неслась сюда сломя голову.
За три года во внешности Тэлии произошли большие перемены. Исчез неуклюжий подросток, чьи руки и ноги казались слишком длинными для тела; хотя высокой ей не бывать никогда, она подросла, а тренировки Альбериха вылепили ей стройную, гибкую и подтянутую фигуру. Лицо Тэлии выражало уверенность в себе, но это была скорее видимость, за которой скрывалась застенчивость и неуверенность, которые Тэлия так и не смогла в себе изжить. Неопределенный темный цвет волос в конце концов обратился в рыжевато-каштановый. Волосы Тэлия носила до плеч; к ее немалому огорчению — она втайне мечтала о прямых, черных как ночь волосах, как у Шерил — они продолжали упрямо виться. Глаза ее стали одного цвета с волосами, и, хотя ее никто не назвал бы красавицей, улыбка ее — а улыбалась Тэлия теперь часто — она очаровывала всех. В Коллегии и среди тех Герольдов Круга, что знали ее, не было ни одного, кто не питал бы к ней самой глубокой привязанности. Старшие студенты позаботились о том, чтобы совершенно недвусмысленно дать понять Синим, что всякого, кто станет досаждать Тэлии, ждут крупные неприятности. Учителя стремились подхлестывать ее рвение, но вместе с тем всячески старались скоординировать усилия так, чтобы дать ей возможность справляться со своими многочисленными обязанностями.
Студенты помладше попросту обожали ее, поскольку у Тэлии всегда находилась минута, чтобы успокоить чей-то гнев, ободрить павшего духом или выслушать подростка, тоскующего по дому. Ее собственные ровесники образовали нечто вроде почетной гвардии во главе с Гриффоном и всегда были рядом, чтобы подменить ее на дежурстве, если возникал конфликт, требовавший ее вмешательства.
Тэлия платила за заботу искренней признательностью и любовью, благодаря которым помощь ей казалось привилегией.
И все же она по-прежнему чувствовала свою отчужденность от всех, кроме нескольких ближайших друзей — Скифа, Шери, Керен и Джери. Ей казалось даже, что она по-настоящему не принадлежит ни Коллегии, ни Кругу.
Главная причина заключалась в том, что Тэлии представлялось, будто она постоянно видит заботу и любовь, которых так жаждала, но при этом делает очень мало или вообще ничего для того, чтобы заслужить их. Разоблачение Хулды явилось в основном заслугой Скифа; перевоспитание Элспет во многом свелось к тому, чтобы заставить девочку принимать последствия собственных поступков и вернуть ее к прежней линии поведения. Тэлии казалось, что ее роль говорящей шкатулки Селенэй также едва ли требовала от нее особых усилий. Ей думалось — когда у нее выдавалось время поразмыслить об этом — что она никогда по-настоящему не войдет в семью Герольдов, пока не заслужит себе место исключительно благодаря собственным усилиям и потому, что сделает на благо Круга нечто, что не под силу никому другому.
Тэлия не понимала, что именно это она уже и делает, помогая успокаивать душевное смятение окружающих. Сама она считала такую помощь чем-то, что может сделать и сделал бы в подобных обстоятельствах любой. Только Элкарт, Герольд Кирилл (который исследовал Дары, бытующие среди Герольдов) и Ильза понимали, какими редкостными способностями она обладает и как страшно Кругу не хватало бы Тэлии, окажись она где-то вдали от Коллегии.
Но поскольку Тэлия по-прежнему по большей части держала свои внутренние сомнения при себе, никто и не подозревал об их существовании. Окружающие видели только внешнюю веселость, улыбающееся лицо — и больше ничего.
Лишь Керен и Ролан бывали свидетелями приливов раздражения и неуверенности, приступов депрессии и жалости к себе. А ни та, ни другой не могли ее выдать, тем более, что она так редко кому-то доверяла. Ибо если у Тэлии и был недостаток, то он заключался в следующем: даже по прошествии трех лет ей все еще было трудно по-настоящему верить людям.
Сегодняшний день знаменовал начало нового этапа ее обучения, этапа необычного и немного пугающего. Тэлии предстояло научиться полностью владеть способностью чувствовать чужое страдание, которая так внезапно появилась у нее в результате пережитого потрясения. Сегодня для нее начинались занятия по «магии Герольдов».
В классе, кроме нее, находились трое: близнецы Дрейк и Эдрик из ее собственной возрастной группы (Тэлия все еще не умела их различать) и Нив, молчаливый огненноволосый парень со следующего курса. Способности Нива стали причиной небольшого переполоха, царившего среди учеников-Герольдов несколько дней, пока не выяснилось, кто его виновник. Нив оказался «проектором» — он ненамеренно проецировал собственные кошмары в сны всех окружающих, кто был хоть сколько-нибудь восприимчив и не защищен. А поскольку жизнь Нива до Избрания была достаточно тяжелой, чтобы заставить побледнеть даже такого бывалого уличного сорванца, как Скиф, кошмары его выросли на богатой почве и подарили его сотоварищам-ученикам несколько бессонных, полных ужаса ночей.
Когда декан и Герольд вошли в комнату, Тэлия почувствовала, что вся напружинилась. Сейчас ей предстояло пуститься в плавание по новым и неизведанным водам; с простейшими проявлениями своего Дара она более или менее свыклась, но старая крепковерская закваска все еще давала о себе знать. Крепковеры считали подобные способности в лучшем случае «противоестественными», в худшем же — порождением дьявола.
