Он воочию видел мутное пятно огромного заговора, разбегающееся зловредной гнилью из столицы по всему Первому миру, и в центре пятна, как маленькая, но очень ядовитая тварь, сидел незнакомец без лица и голоса, с одним только немым, ничего не значащим именем – и с бешеным, нечеловеческим желанием властвовать. Страстная убежденность Дана, как ни странно, захватила и ловчих. Словно они видели перед собой не бывшего сотоварища, ныне предателя и убийцу, а некое высшее существо, ведуна, пророка, а попросту начальника, который обязан решать и вправе приказывать. Дан понимал, что иначе и быть не могло – именно так они мыслят – и все же на миг сжался от ничем вроде бы не оправданного стыда. Эти беспримерно отважные существа, эти идеальные воины верили – слепо, не рассуждая, – верили Румилу, решившемуся на сговор с куратором, верили куратору, который втемную играл их жизнями, а теперь еще и ему, Дану, за которым готовы были идти против второго, если не против обоих.
Рассуждать, однако, было некогда. Засидевшиеся в магической западне бойцы рвались в дело, да и Дан едва справлялся с непонятной взвинченностью, жаждой немедленного действия. Он не знал, в чем тут дело, просто безотказный инстинкт кричал и бесновался внутри: медлить нельзя! Мирон, все оттягивающий окончательное расставание, вдруг надумал проводить группу часть пути по пещере, хотя бы до первой развилки. Через какую-то пару десятков шагов их охватило ощущение, будто они в центре земли – так далеко, бесконечно далеко было отсюда и до срединного, и до Первого, до любого обитаемого мира, включая демонический Третий. Нечто, казавшееся подземельем, но не бывшее им, охватывало путников, как исполинская ладонь – букашку, и казалось, еще шаг, и пальцы сожмутся в кулак. Такого Перехода у Дана еще не случалось. Нервы были напряжены до предела, когда шагавший впереди Мирон вдруг сбился, заметался, сдавленно застонал сквозь стиснутые зубы совершенно чужим голосом, голосом зверя. Державшийся рядом Дан схватил друга за плечи, развернул к себе.
– Уб-бивают, – с натугой выговорил Мирон, и Дан уловил, как волна драконьего обличья пробежала по его перекошенному лицу, словно грозная тень.
– Что?
Что-то искало Дана, пыталось пробиться к нему извне, издалека – пыталось и не могло, придавленное чуждой магией этого места. Ловчие скомкали строй и сгрудились у него за спиной, настороженно принюхиваясь. Они тоже чуяли что-то, но не могли уловить.
– Там. Убивают. Долго. Медленно. Такого, как я, – беззвучно выкрикивал Мирон. – Такую, как я?
Дан крепко встряхнул его.
– Это не она! Слышишь? Это не может быть твоя сестра. Вслушайся, Мирон, успокойся! Ты бы знал!
Зов усилился. Да, это был Зов, теперь Дан не сомневался. Зов – и звучал он так, будто издававшее эти жуткие, надрывавшие душу стоны существо действительно звало, взывало о помощи. Слабое, давно похороненное под гнетом пережитого воспоминание-догадка зашевелилось не в голове даже, а в душе, на самом донышке. Выкарабкалось, незваное, на волю, оформилось в понимание.
– Это какой-то древний ритуал, – убежденно сказал Дан. – Кто-то питает Силу жизненной энергией умирающего демона. И, кто бы это ни был, ничего хорошего он в виду не имеет. Скорее!
– Скорее, скорее! – лихорадочно подхватил Мирон и кинулся в черный провал впереди, то ли желая спасти сородича, то ли все-таки боясь (или веря?), что спешит вызволять потерянную сестру.
Ловчие устремились следом. Никто не заметил, как ход колдовской пещеры сменился подземным ходом, выбитым не в Междумирье, а в самой обычной скале. Просто вывалилась откуда-то сбоку тень, и Дан, шедший первым из воинов, смахнул ее, отводя от друга, приложил об стену и выпустил из пальцев, уже налившуюся тяжестью оглушенного человеческого тела. Едва ход расширился, ловчие обтекли предводителей, прикрыв их спереди и сзади, – да так чисто, что Дан и слова не успел сказать, – и те, что оказались впереди, уже рубились с кем-то, рубились мастерски, скупо и точно. Дан слушал, как намертво, без клацанья, входят друг в друга клинки, и ему не надо было видеть цвета одежд нападавших, чтобы понять: это Орден схлестнулся с Орденом. Целью был куратор. И цель была близка. Вступив в бой, изо всех сил стараясь не убить – разоружить, вырубить, отшвырнуть в сторону, – он не заметил, как Мирон, пригнувшись, лавируя в тесноте между сражающимися людьми, с отчаянной храбростью кинулся вперед и исчез в темноте.
Запредельное напряжение стиснуло Тэмма смертной хваткой – той, что выжимает воду из камня. Невообразимая мощь заклятия, словно приливная волна, подхватила и понесла чудотворца, вызвавшего ее из ниоткуда. И он, Тэмма, вдруг ощутил себя не великим магом, повелителем разбуженных стихий, но крошечной щепкой где-то там, в пене, среди поднятой со дна мути, водорослей и прочего сора. Тело, разум, сознание – все плавилось, распадалось, теряло форму. Куратор заметил собственную свою руку, воздетую над головой в повелевающем жесте, так похожем на жест мольбы. Рука была скрюченная, оплетенная вздувшимися жилами и, отсеченная от владельца чернотой рукава, казалась чужой. Куратор удивился краем сознания, что рука осталась рукой, пальцы – пальцами. Но времени размышлять не было, поток грубо тащил его дальше, и постепенно льющая сквозь Тэмма Сила преображала его. Он пульсировал вместе с ней, он уже не чувствовал себя щепкой, становясь частью могущества. Могущество пронизывало его, изливалось из него, так что искры потрескивали на кончиках пальцев. Волны истинной Власти обрушивались на реальность, как шторм на скалы. И реальность отступала, раздвигалась в стороны, оставляя окруженную зыбким маревом пустоту. Ничто. Проход.
Демон, выскользнув из благого забытья, принялся биться на алтаре с удесятеренной силой. В глубоких разрезах запузырилась, вскипела коричневая кровь. Страшные судороги сводили тело гигантской ящерицы, вопли раздирали горло, и ясно было, что это не отчаянная попытка освободиться, что тело жертвы конвульсивно сотрясается в потоках Силы. Темнота над алтарем изменила цвет и пошла отваливаться ломтями, будто некто невидимый пластал ее ножом. И Тэмма увидел – то, чего видеть не мог, потому что пробитый им Проход открывался не здесь, в подземной пещере, а где-то там, наверху, в дворцовых покоях прямо над алтарем, но сейчас ему было подвластно даже невероятное: тускло мерцающий коридор с влажными дышащими стенками, сокращающийся, будто исполинский кишечник. Кто-то уже был там, в коридоре, втянутый его неодолимой мощью, кто-то стремительно двигался, но мутные стенки скрадывали детали, проступали только темные контуры. И Тэмма сделал то, чего не позволял себе ни разу в жизни, – ликующе выкрикнул что-то нечленораздельное.
