Но меч все же спел свою кровавую песню. Бранное железо рассекло воздух,… а с ним и шею Кутца Бергертайлера, в тот миг стоявшего на четвереньках позади Волькши.
Две бобровые шапки лежали друг возле друга. Но в одной из них была голова.
Два мертвых тела лежали друг подле друга. Но у одного из них не было головы.
– Я же говорил, что тебе придется умереть, – прошептал Волькша и сел на землю, что бы унять дрожь в ногах. Но вот была ли то немочь, что всегда накатывала на него после битвы, или это сказалась большая потеря крови, Каменному Кулаку так и не понял: слабость поборола его и уложила рядом с поверженными врагами.
Посланник Харека Скьёлдинга
Волькша увидел ее огромные васильковые глаза. Горе застило их небесную лазурь серой пеленой. Даже игривые ямочки на ее щеках превратились в горестные складки.
– Все хорошо, Эрна, – одними губами прошептал Варглоб: – Они не вернутся…
– Что ты говоришь? – сквозь слезы спросила ругийка: – Я не слышу тебя. Повтори, если можешь.
Эрна склонилась и поднесла ухо к самым губам Волькши. Ее неприбранные волосы рассыпались по его лицу, и он вдохнул их дурманящий аромат.
– Леля моя, никто и никогда не разлучит нас, – прошептал он, касаясь губами нежной раковины ее уха: – Помнишь, я обещал тебе, что твой муж и его отец никогда не вернутся?
– Конечно помню, – сказала Эрна. Слеза скатилась с ее щеки и упала Волькше на лоб.
– Не плачь, моя Эрна, – попросил Волкан: – Теперь они точно больше никогда не вернутся в нашу жизнь. Теперь ты по-настоящему свободна…
– Но ты истекаешь кровью, – продолжала скулить Волькшина суженая.
– Это царапина… – попытался утешить ее Годинович, но слабость вновь одолела его…
В следующий раз он пришел в сознание от дикой боли.
– Самое лучшее – прижечь рану. Иначе она загноится и может отравить кровь, – деловито рассуждал Густав, диковатого вида варяг, считавшийся на Бирке лучшим знахарем и костоправом. Орудуя так, точно перед ним мертвое тело он сыпал в открытую рану раскаленную золу какого-то папоротника. Его нисколько не смущало, что кое-где в пепле еще тлели угольки. Горячечная дрожь сотрясала тело раненого, но знахарь только радовался этому.
– Это Хель колотится в двери его тела, а каргу не пускают, – потирал он руки с самым довольным видом: – Эх, жаль, что я не видел, как этот малый кулаком проломил грудину даннскому прихвостню, – сетовал он.
Любопытство тех, кто видел поединок Волькши с Бергертайлерами, было так велико, что они упросили Густава осмотреть тело Кутца, прежде, чем он поднимется в дом Кнутнева. Весть о том, что ругийский купец был смертельно ранен обломком собственного ребра, вызвала у шёрёвернов, особенно тех, кто впервые видел Каменного Кулака в бою, благоговейный трепет.
– Ну, да ничего, – успокаивал сам себя знахарь, продолжая деловито трусить золу в рану: – В следующий набег пойду с Хрольфом и все увижу. Что шеппарь, возьмешь меня с собой? – обратился он к стоявшему возле окна племяннику Неистового Эрланда.
– Не обессудь, викинг, но пока мне не построят хотя бы один новый драккар, боюсь, места на Громе больше ни для кого не найдется.
И Хрольф не кривил душой. Из двухсот воинов, что приходили проситься в его манскап, он принял только восьмерых. Еще девяти десяткам были обещаны места на сундуках тех кораблей, что спешным порядком стругали на Екерё и в Виксберге.
– Сразу видно, что прежде ты на Бирке тишком ныкался, – укорил его Густав: – Невежа ты, коли не знаешь, что у меня свой драккар имеется, не хуже твоего.
– Тогда это уже другой разговор, – примирительно сказал Хрольф, уже имевший подобные договоры с шестью шеппарями: – Как буду куда собираться, кликну.
Знахарь тем временем пеленал Волькшину рану чистыми тряпицами. Видать папоротник, что пошел на жгучее снадобье, был не прост. Боль из раны ушла почти сразу, а на ее месте угнездилось ласковое тепло, растекавшееся по телу подобно полуденной дреме на солнечном припеке.
– Пусть много пьет. Пиво – хорошо. Эль – хорошо. Но лучше всего – красное франкское вино. Еще пусть есть свеклу с не прожаренным мясом. И мед с орехами, – наставлял знахарь Эрну.
Та послушно кивала головой.
– Дня через два-три рану надо промыть. Лучше ему это время с полати не вставать. Хотя… Молодой он. Такая царапина ему, как собаке репей: позудит и отвалится.
Знахарь с удовольствием осмотрел свою работу и поднялся.
– Все, – сказал он: – Теперь все пошли вон. Ваш Кнутнев спать должен.
Шёрёверны, набившиеся в горницу вместе с Олькшей, который принес раненого приятеля домой, послушно затопали вниз по лестнице.
– А корабль твой как звать-величать? – спросил Хрольф знахаря.
– А что? – полюбопытствовал тот.
– Так ведь мой Гром – он же Трюморк, а они, сам знаешь, тезок не любят.
– Не бойся, шеппарь, – подмигнул Густав: – У меня на форштевне Саганскрул однорогий красуется.
– Во, как оно все складывается! – порадовался Хрольф. Кто же не знает, что Саганскрул сам по себе щепка в море, а если он в ватаге, то, почитай, у всех кораблей удача золотой цепью к мачтам привязана.
– Так что, Хрольф, возьмешь меня в дело? – еще раз спросил костоправ прощаясь.
– Вот тебе в том мое слово, – ответил шеппарь Грома: – Только когда это еще будет…
– Когда бы ни было – не забудь. Слово?
– Слово!
Гордо ступая в окружении манскапа к своему дому, Хрольф и помыслить не мог, что ему придется держать это слово на много раньше, чем он мог предположить.
Когда снекшип высадил на берег Бирки шестерых даннов и двух ругиев в бобровых шапках, почти никто не обратил внимания на то, что доставившая их ладья принадлежала синеусу Ларсу. Уж очень рьяно приплывшие искали шеппаря, люди которого в начале Червня опустошил Хохендорф, но пуще даже они разыскивали трувора, которого прочие варяги во время набега именовали Стейном Кнутневым.
После того, как темные Бергертайлеры нашли то, чего и не думали найти, данны, оставив их тела там, где они повстречались со смертью, невозмутимо вернулись на снекшип и отбыли на Адельсён. И жители Бирки забыли про них. Шёрёвернам было что обсуждать. Как не крути, а не каждый день им доводилось видеть, как худощавый парень убивает голыми руками двух иноземных боровов.
И те, на чьих глазах это произошло, и те, кто кусал локти, сетуя на себя, за то что поленился оторвать седало от лавки и не увидел небывалого поединка, сходились во мнении, что венед, прибывший весной на корабле Хрольфа, на самом деле вовсе не был ни венедом, ни, скорее всего, не был и человеком. Гадали только, кто из Асов пожаловал остров шёрёвернов своим благоявлением: Вали, Тюр, Тор или сам вседержитель Один. А еще роптали на богов, за то, что Каменный Кулак выбрал своим шеппарем не кого-нибудь из славных мореходов, доходивших до Ледяных Земель,[192] а потрошителя сумьских засек, которого в прежние времена мало кто и по имени-то знал.
