Теперь, что я имею на сегодня. Я проспал 1052 года. Ставил таймер на сто лет, а проспал тысячу. Почему? Потому что таймер сломался, и ёжику ясно. Потому что я поленился разобраться с внутренним пультом анабиозной камеры, и подключил дистанционное управление, через компьютер. А компьютер за сто лет сдох. Дурак! У компьютера же нет блока авторемонта. Киберов–ремонтников я законсервировал. Вдвойне дурак. Надо было оба таймера включить, и внутренний и внешний. И ремонтникам поручить вахты нести. Куда торопился? Детство в заднице играло. Всё, кончилось детство. Я теперь единственный представитель нашего Человечества на этой Земле. Если не налажу нуль–т с нашей Землёй, так единственным и останусь. В записке, которую нулевики оставили, говорится, что разрыв связи произошёл из–за размягчения связности параллельных континуумов. Знать бы, что такое — размягчение связности. Но, может, за тысячу лет ситуация стабилизировалась. Не стояла же у них техника на месте. Мне же много не надо — только SOS послать. Теперь — проблема местного населения. Если меня не нашли, то или — или. Или не доросли до середины двадцатого века, или развитие цивилизации пошло по другому, нетехническому пути. Все мои местные друзья давно умерли. Контактор из меня, как из вороны певчая птица. Поэтому вступать в контакты с населением, по возможности, не буду. Кажется, всё обдумал. Иду на главную базу оживлять нуль–т. Детали — по ходу дела. Главное — сначала думать, потом делать».
Джафар нажал на рычаг, крышка саркофага с потрескиванием отошла в сторону. Застоявшийся воздух с запахом плесени. Несколько раз согнув и разогнув ноги, он осторожно слез на пол. Колени задрожали, голова закружилась. Но вскоре неприятные ощущения исчезли, только сердце частило как после стометровки. Сел в кресло кибердиагноста, включил экран. Так, ничего не есть, только пить. Часто, но понемногу. Медленно, вдоль стенки вышел в коридор. На полу пыль, везде пыль. На складе — то же самое. Включил киберов. Двое вовсе не откликнулись, в третьем что–то застрекотало, потом запахло дымом. Четвёртый непонятно захрипел динамиком. Оставил его включённым, может блок авторемонта справится. Остальных выключил.
Открыл внутреннюю дверь тамбура. За небольшим окошком наружной двери темнота.
— Стоп, — сказал он себе вслух. — Что сделал бы Гром. Гром настучал бы по голове, за то, что без проверки открыл внутреннюю дверь. Может, наружной двери уже сто лет, как нет. Может, я на дне озера. Или болота.
Проверил и перебрал систему жизнеобеспечения скафандра. Работа заняла 3 часа. Заработал только блок питания и контур регенерации воздуха. Ничего, для начала достаточно. Снаружи 14 градусов, можно обойтись без климатики. Несколько раз пил сладковатую жидкость, скупо отмеряемую автоматикой саркофага. Одел скафандр и снова пошёл в тамбур. Со всеми предосторожностями открыл маленький лючок для выравнивания давления. Тишина. Сунул в люк палец — земля. Снял перчатку, поковырял землю, растёр крошки в пальцах, зачем–то понюхал. Пошёл на склад за лопатой.
Прокопать ход удалось только через два дня. Не потому, что бункер ушёл глубоко под землю, всего на три метра, но от малейшего усилия сердце начинало стучать, как молот, в глазах плыли цветные пятна. Кибердиагност мог бы не беспокоиться насчёт жидкой диеты. Съедобных продуктов не осталось. Перед тем, как выйти наружу, Джафар пристегнул к поясу нож, зарядил от энергосистемы саркофага портативный лазерный бур. Лучше было бы взять лазерный пистолет, но пластиковая рукоятка рассыпалась в пальцах.
Снаружи стоял полдень. Не очень густой лес окружал холм, в котором был похоронен бункер. Метрах в двадцати встал столбиком удивлённый заяц. Джафар положил бур на край лаза, тщательно прицелился, нажал курок. Заяц дёрнулся и упал на землю обугленной тушкой. Выварив из мяса бульон, он, морщась от отвращения, впихнул в себя несколько глотков густой, жирной, несолёной жидкости. Через час проснулось чувство голода.
На следующее утро, съев несколько маленьких кусочков мяса, Джафар вышел на разведку. В двух километрах обнаружил речку и заброшенную мельницу на ней. Дорога заросла не менее пяти лет назад. Тщательно обыскав все помещения, нашёл один ржавый сломанный топор, несколько самодельных деревянных ложек, грубо, но прочно сколоченную мебель, скелет коровы в коровнике. Если б не скелет коровы, можно было бы подумать, что хозяева просто съехали, увозя всё ценное и оставив рухлядь. Джафар сходил в бункер за металлоискателем, и после получаса поисков, обнаружил тайник с несколькими серебряными и медными монетами. Годы чеканки монет — от 997 до 1046. Опять не сходится. 1046 минус 845 получается 201 год. А по таймеру анабиозного саркофага прошло больше тысячи лет. И монеты не могли так хорошо сохраниться, если им 800 лет. Что сказал бы Гром? Сказал бы: «Не бери в голову. Потом само всё разъяснится. А монеты в карман положи, пригодятся, однако». Спасибо, Гром.
Через три недели Джафар был готов к переходу на главную базу. Именно переходу, а не перелёту, как было тысячу лет назад. Флаер по–прежнему стоял в ангаре, и откопать вход не составило бы труда. Но починить машину… Может, Гром и сумел бы, но не студент, окончивший второй курс института по специальности «Генная инженерия». С другой стороны, до базы всего 500 километров. Месяц назад, то есть, тысячу лет назад он играючи преодолел бы их за четыре дня. А, впрочем, какая разница, четыре или десять. Тщательно отобрал семь килограммов багажа, зато не поскупился на продукты — двенадцать килограммов. Сахар, соль, обезвоженное мясо лося — то, что можно синтезировать в лаборатории или добыть охотой. Все пищевые запасы бункера испортились. По существу, испортилось всё, что было в бункере, кроме аппаратуры анабиозного саркофага, снабжённой блоком авторемонта, энергосистемы на основе батареи термопар и простейших механизмов.
На столе оставил записку, не торопясь обошёл бункер, обесточивая всё, кроме нуль–маяка. Закопал и замаскировал лаз, спрятал в корнях дерева лопату. Кажется, всё. Одел походную амуницию, затянул ремни, попрыгал. Ничто не болтается, не брякает. Бросил последний взгляд на ставшую родной поляну и направился на запад.
Волчий скок — сто метров шагом, сто метров бегом. Как на зачёте на Земном полигоне. Даже лучше — там стояла удушливая жара, а здесь, в редком лесу приятная прохлада. Повезло со временем года — самое начало лета. Очень скоро вернулся выработанный на тренировках автоматизм. Глаза выбирают дорогу, рука отводит ветку, голова свободна. Можно думать о приятном. Например, о регенерине. Ну кто ещё на первом курсе института мог похвастаться достижением, которое не то, что на диплом — на диссертацию тянет. Не надо никакой биованны, годится для полевых условий. Всё, что нужно — пистолет для инъекций. Нет пистолета — можно обыкновенный шприц. Собственно, регенерин и помог победить в конкурсе кандидатов. Если изобрёл, значит голова на плечах. А ещё отличная физическая подготовка, знание самбо, восточных единоборств. Вот и обошёл всех претендентов на заветное место стажёра. Если перевести на нормальный язык, стажёр в дальнем космосе — это нечто среднее между чернорабочим, мальчиком на побегушках и козлом отпущения. Как показали наблюдения и личный опыт, большинство неприятностей происходит как раз со стажёрами. «Что может быть страшнее, чем стажёр в экипаже?» — «Метеорит в двигатель? Эпидемия на борту? Отказ нуль–т?» — «Два стажёра в экипаже!».
