— Нет, она снова попросила меня остаться снаружи.
— Значит, монахам войти можно, а её доверенному телохранителю — нет? Даже когда с обоих убийц её отца сняты цепи? Что потом?
— Она вышла из камеры. Она хотела, чтобы я остался и проводил монахов в кухни, после того как они закончат с напутствиями.
— Зачем?
— Она не сказала.
— Вы спрашивали?
— Нет, сэр. Я солдат, не моё дело ставить под сомнение приказы члена королевской семьи.
— Понимаю, но вы были довольны такими приказами?
— Нет.
— Почему?
— Я опасался, что в замке могут быть ещё убийцы, и не хотел упускать принцессу из виду.
— Действительно, разве капитан Вайлин в это время не обыскивал замок на предмет других опасностей, и разве он не предупредил всех о том, что не считает замок безопасным?
— Предупредил.
— Объясняла ли вам принцесса, где вы сможете найти её, после того как выполните поручение насчет монахов?
— Нет.
— Понятно. А откуда вы знали, что те двое, кого вы провожали в кухни, были монахами? Вы видели их лица?
— Они были в капюшонах.
— А когда они входили в камеру, на них были капюшоны?
Гилфред немного подумал, а потом покачал головой:
— Кажется, нет.
— Значит, в ночь, когда убивают её отца, она приказывает своему личному телохранителю оставить её без охраны и сопроводить двух монахов в пустые кухни. Двух монахов, которые вдруг решили, находясь в замке, надеть капюшоны и спрятать лица. А что насчет вещей убийц? Где они находились?
— Они находились у тюремного охранника.
— И что она сказала охраннику насчёт них?
— Она сказала, что собирается поручить монахам раздать их бедным.
— И монахи их забрали?
— Да.
Голос обвинителя стал мягче.
— Рубен, вы не производите впечатление глупца. Глупцы не достигают таких званий и должностей, каких достигли вы. Когда вы услышали, что убийцы сбежали, а монахов обнаружили прикованными вместо них, не пришло ли вам в голову, что, возможно, это организовала принцесса?
— Я предположил, что убийцы напали на монахов после того, как принцесса покинула камеру.
— Вы не ответили на мой вопрос, — сказал обвинитель. — Я спросил, не приходило ли вам это в голову.
Рубен молчал.
— Приходило?
— Возможно, но только мельком.
— Давайте обратимся к более свежим событиям. Вы присутствовали при разговоре Аристы с её дядей в его кабинете?
— Да, но меня просили подождать снаружи.
— Подождать у двери, правильно?
— Да.
— Таким образом вы могли слышать, что происходило внутри?
— Да.
— Правда ли, что принцесса явилась в кабинет к великому герцогу, где он неустанно работал, стараясь обнаружить местонахождение принца, и сообщила ему, что принц Алрик, вне всякого сомнения, мертв и в поисках нет необходимости? И что герцог потратит свое время с большей пользой, если… — Тут он замолчал и повернулся лицом к дворянам. — …начнёт подготовку к её коронации!
В толпе послышалось явно недовольное ворчание, а несколько судей начали перешёптываться и кивать друг другу.
— Я не помню, чтобы она говорила именно такие слова.
— Она дала понять, что великому герцогу следует прекратить разыскивать Алрика, или нет?
— Да.
— И она угрожала великому герцогу, намекая на то, что скоро проведёт коронацию, и что, как только она станет королевой, он может обнаружить, что больше не является лордом-канцлером?
— Кажется, она говорила что-то в этом роде, но она была сердита…
— Это всё, сержант. Вы можете спуститься. — Гилфред собрался было покинуть свидетельскую кафедру, когда обвинитель снова заговорил. — Ох, простите… Ещё один, последний вопрос. Вы видели или слышали, чтобы принцесса оплакивала потерю отца и брата?
— Она очень замкнутая девушка.
— Да или нет?
Гилфред помедлил.
— Нет.
— Я готов вызвать тюремного охранника, который подтвердит показания Гилфреда, если суд считает его рассказ о событиях не заслуживающим доверия, — сообщил обвинитель судьям.
Те шёпотом посовещались, и главный судья ответил:
— В этом нет необходимости. Слово сержанта считается честным, и мы не подвергаем его сомнению. Вы можете продолжать.
— Уверен, вы в таком же замешательстве, в каком был я, — сказал обвинитель, обращаясь к трибунам с сочувствием в голосе. — Многие из вас её знают. Как могла эта милая девушка напасть на собственных отца и брата? Только для того, чтобы заполучить трон? Это не похоже на неё, не так ли? Прошу вас подождать ещё немного. Через минуту причина станет совершенно ясной. Суд вызывает для дачи показаний епископа Солдура.
Глаза всех находившихся на галерее заметались по залу, ища священнослужителя, когда старый мужчина медленно поднялся со своего места и направился к кафедре для свидетелей.
— Ваше преосвященство, вы часто бываете в замке и очень хорошо знаете королевскую семью. Не могли бы вы пролить свет на мотивы поведения принцессы?
— Господа, — обратился епископ к залу и судьям своим знакомым кротким и доброжелательным тоном, — я много лет присматриваю за королевской семьёй, и недавняя трагедия стала для меня страшным ударом. Мне больно слышать обвинения, которые великий герцог выдвинул против принцессы, потому что я отношусь к бедной девочке почти как к внучке. Однако я не могу скрывать правду, которая заключается в том, что принцесса… опасна.
Это заявление вызвало у зрителей очередную волну шёпота.
— Могу заверить каждого из вас в том, что она больше не тот милый невинный ребенок, которого я, бывало, держал на руках. Я видел её, разговаривал с ней, наблюдал её скорбь — точнее, отсутствие оной — по отцу и брату. Могу искренне сказать вам, что жажда знаний и власти толкнула её в руки зла. — Епископ замолчал, уронив голову на руки и качая ею. Потом поднял полное сострадания лицо и сказал: — Вот что случается, когда женщина получает образование и, как случилось с Аристой, приобщается к тёмным силам чёрной магии.
Толпа издала коллективный вздох.
— Король Амрат не послушался моего совета и позволил ей отправиться в университет, где она изучала волшебство. Она открыла себя силам тьмы, и те породили в ней стремление к могуществу. Образование заронило в неё семена зла, которые выросли в ужасающие смерти её отца и брата. Она больше не принцесса королевства, а ведьма. Доказательством этому служит то, что она не оплакивает своего отца. Видите ли, будучи епископом нашей церкви, я знаю… ведьмы не могут плакать.
Толпа снова охнула. Брага услышал, как кто-то из мужчин на галерее произнёс: «Я знал!»
