— Светлое берите. Карл сам варит, с братцем Фридрихом... А в Метхенберг Фельсенбургу соваться сейчас глупо. В море — фрошеры, на берегу — хорьки.
— Две пары светлого. И закуску. Фрошеры нам не нужны... Почему бы вам не перебраться, скажем, в Щербатую Габи? Подальше от фрошеров, поближе к Седым землям. Правда, не знаю, как там с пивом...
— Хорошее там пиво, если в поселке. — Надо же! С языка бухточку снял! Ну, господа селедки, теперь срастется, теперь все срастется! — И местечко недурственное. Мелковато, ну да «Утенок» — не линеал, камни не яйца, а я не курица. Не сяду. Когда ждать?
— Может, через неделю, может, позже.
— Можно и через неделю. — Кружку мы выпьем, пиво не можжевеловка и не чернила, договор не скрепит. Выпьем и намекнем, что времена нынче дорогие.
— Отлично. — Ротгер проводил взглядом Карла. — С нами монах один ехать собрался, трактат по землеописанию пишет, только как бы его морская болезнь не скрутила. Проверить надо. Пусть для начала хоть до Габи сходит.
— Возьмем монаха, почему бы и не взять? — Как же, монах! Вояка какой-нибудь, приглядывать собрался. — Орден-то хоть какой?
— Слава.
— «Лев», значит? Ну, авось посудину мне не заблюет. Я тут вот что надумал... Кто его знает, как все обернется. Цены в гору на глазах прут, а мне, как назад придем, чиниться. Ну и сколько с меня сдерут? Да и ребята мои... Год угробят, лиха хлебнут, а останутся с кошачьим хвостом.
— За ремонт вам заплатят отдельно. Разницу между нынешними ценами и будущими вы получите, когда вернетесь в Метхенберг. С мехами.
— А ваш охотник согласится?
— Да, — подтвердил Ротгер, глядя в глаза шкиперу. — Я и есть охотник. Вы меня не узнали, это радует, но Руперт фок Фельсенбург уже в Метхенберг.
Если б Добряк не сидел, он бы свалился на месте, хотя он свалился и так. В лужу. В том, чтобы не узнать адмиральского адъютанта, ничего зазорного не было — офицеры «Ноордкроне» по кабакам и лавкам не болтались, — но поди теперь докажи, что сам догадался, а не ловчишь задним числом.
— Ну и ну! — Все, что оставалось Добряку, это откупорить флягу. — Удивили так удивили! Пивом не запьешь. Будете?
— Если сговоримся.
— Сговорились, считай. Раз уж оба из Хексберг вынулись, дальше сам Торстен велит друг дружки держаться, только тянуть зачем? Сегодня и снимемся. С отливом. Если деньги не при вас, после рассчитаемся.
— Благодарю за доверие, — кивнул молодчик. — Деньги при мне, но раньше не выйдет. Вы должны принять на борт адмирала цур зее.
— Это, — уточнил враз онемевшим языком шкипер, — Ледяного?
— Да, адмирала цур зее Кальдмеера, — сощурился Фельсенбург, и Юхан понял, что болтовня про шекские бойни очень даже может быть правдой. — Когда у Дриксен будет настоящий кесарь, мы вернемся, и вы не пожалеете. Даю слово.
Добряк поверил сразу. Если кесарем станет старший Штарквинд, Юхан Клюгкатер не пожалеет. Если доживет. Оставалось дожить, потому что отступать стало совсем уж некуда. Везенье, оно дурным не бывает, кого протащило от Хексберг в Ардору и назад, кого сдернуло с полумертвого флагмана, закинуло к фрошерам и возвернуло. И все для того, чтобы сойтись у Бородатого Карла и сговориться о самой большой ставке!
— Ну, — возгласил шкипер и протянул Фельсенбургу флягу, — теперь нам или к крабьей теще на пирушку, или к кесарю. За удачу!
— За удачу! — Герцогский сынок хлебнул можжевеловой и не поморщился. — У меня к вам еще одна просьба. Добудьте мне мешок жгучего перца, красного, а лучше — два. Лучшего и срочно. Цена значения не имеет.
Глава 3
Талиг. Старая Придда
400 год К.С. 21-й день Летних Ветров
1
Шалая мысль, что отец Урфриды, как и любой отец, знает о дочери меньше, чем думает, прожила недолго. Ровно столько, сколько постаревшему герцогу потребовалось, чтобы пересечь кабинет и подойти к столу, за которым Ли последний раз сидел вместе с Рокэ и бароном Райнштайнером. Тогда мать с Бертрамом раздражали Колиньяры, а Рудольфа — Сильвестр. Слишком мало раздражал, как выяснилось.
— Ну здравствуй, граф! — Военных Рудольф называл на «ты» и по имени, придворных — по титулу. Ли Савиньяк был для него чем-то вроде затесавшегося меж птиц и зверей нетопыря, правда, своего.
— Рад вас видеть, монсеньор. — Лионель без объяснений положил бумаги на стол. Подписи и печати излучали важность, только перешагнуть самый хитрый договор легче, чем выпитый под ночные откровения бочонок.
— Хорошо воюешь. — Рудольф поднес договор к глазам. — Веришь?
— Да. — Рудольф не слышал, как плескалась вокруг конских копыт живая вода, и он устал. Очень.
— Пожалуй, и я поверю... О наших делах наслышан?
— Не более того. Бруно начинает удивлять.
— Ты всегда был вежлив. Карты и рапорты найдешь в своих комнатах. Глянь, как отдышишься, впрочем, дело ясное. За дриксами преимущество, нам остается вертеться и ждать твоего братца. Ну и осени, само собой.
— Я посмотрю.
— И дерзил ты тоже всегда. Очень вежливо дерзил. — Улыбка намекала на шутку, только шутить регенту вряд ли хотелось. — Что Хайнрих? Не похудел? Ты заставил его хорошо побегать.
— Мне не с чем сравнивать: раньше мы не встречались, но охотиться «Медведю» нравится.
— Мир тем не менее предложил он.
— Хайнрих не хочет дразнить свои горы на Изломе и не намерен в ближайшее время помогать Дриксен. Я не знаю, чего в перемирии больше: презрения к зятю или уважения к предкам.
Гаунау был откровенен откровенностью шестопера при встрече с черепом — никакого риска. Для шестопера. Почему бы не сговориться с противником, от отчаянья вцепившимся тебе в пятки? Почему бы не напомнить ушлому талигойцу, что между ним и троном не так уж много голов?
— Я тоже не хочу воевать. — Ноймаринен повернулся и тяжело зашагал к окну. Лионель проводил взглядом сутулую спину и потянулся за вином — дожидаться приглашения в этом доме считалось дурным тоном. На столе была разложена карта Придды. Обе армии топтались вокруг Доннервальда, но сама крепость была обведена черным и перечеркнута. Взяли...
— Взяли, — подтвердил издали регент, — но смотреть будешь потом. Мешать не стану. Ты сильно рисковал.
— В пределах разумного. — Тинта. Как же север любит сладкое... — Полностью сохранить армию я не рассчитывал, но крутиться можно было долго. Достаточно, чтобы Гаунау не успела в этом году с войной, а до четверти людей я бы вывел в любом случае. Цена, как говорят интенданты, разумная.
— Соглашусь. Как регент. Только я был еще и Первым маршалом. Мне не нравится, когда армии списывают еще до начала кампании, но, сдается, ты просто повторил кагетский фортель... Удачно повторил, кто спорит — «Франциск с бриллиантами»[5] у тебя на лбу написан, только «Франциска» у меня сейчас нет. Манрик вывез из Олларии все, что мог, но готовые ордена вместе с королевскими регалиями прибрал Фердинанд.
