— Я не знаю, как ты это делаешь, и не хочу даже думать, что за этим стоит, — хмуро ответил Кейн. — Но я не могу отрицать то, что видел собственными глазами. Например, как твоя душа по собственной воле оставила плотскую оболочку и на время наполнила жизнью мертвое тело, чтобы покарать злодея Сонгу.
— Так быть! Ибо моя — Н'Лонга, величайший жрец Черного бога! А теперь твоя смотреть: моя будет творить вуду.
Кейн завороженно следил за действиями склонившегося над огнем старика. Руки африканского колдуна, напевно читающего какие-то заклинания, выделывали плавные странные пассы, и пламя, подобно щенку, ластилось к его пальцам. Кейну показалось, что огонь меняет свой цвет, а костер приобретает странную глубину. Постепенно веки пуританина налились неподъемной тяжестью, а глаза застил туман, сквозь который угадывался черный на фоне белого огня силуэт Н'Лонги. Потом все пропало…
Англичанин вздрогнул и проснулся, рука его инстинктивно потянулась к пистолету за поясом. Старый Н'Лонга довольно ухмылялся, глядя на него поверх огня.
Полуночная тьма сменилась предрассветными сумерками. В руках колдуна сейчас был длинный посох, вырезанный из черного, весьма странного на вид дерева. Верхний его конец венчал массивный набалдашник в виде головы кошки, нижний конец представлял собой острие. Всю поверхность дерева покрывала поразительная резьба, какую доводилось видеть англичанину. Удивительные узоры чем-то напомнили Кейну те, что он видел в проклятом Негари.
— Величайший талисман вуду, — гордо пояснил Н'Лонга, торжественно вручая посох англичанину. — Твоя верить, что он спасать тебя, когда не помогать ни длинный нож, ни боевые жезлы. — Он кивнул на оружие пуританина. — Когда твой нуждаться в мой совет, положить на посох грудь, скрестить руки и уснуть. Мой дух приходить и помогать тебе.
Опять колдовство? Кейн подозрительно взвесил кадуцей на руке. Посох оказался не слишком тяжелым, но, судя по всему, твердостью не уступал железу. Кейн одобрительно хмыкнул — пускай Н'Лонга сколько хочет распинается насчет его волшебных свойств, но это и впрямь была полезная вещь — и верная опора, и доброе оружие.
Тем временем первые лучи солнца тронули верхушки деревьев. Начинался новый день.
Человек остановился и внимательно огляделся по сторонам. Позади него — как раз на расстоянии хорошего броска копьем — зеленой стеной возвышались пышные джунгли, впереди цепью вздымались голые, неприветливые холмы, усеянные крупными валунами, а вокруг расстилалась саванна, на которой соседствовали отдельные лесные деревья, корявые кусты и колючие кактусы. Немилосердно палило солнце, и в раскаленном мареве казалось, что вершины холмов вздымаются и опадают, подобно морским волнам.
Соломон Кейн перекинул мушкет из-за спины на бок и положил правую руку на приклад. Его запавшие глаза, натянувшаяся на скулах кожа, изрядно потрепанное платье — все свидетельствовало о длительном и многотрудном путешествии через леса.
Путник настороженно всматривался в неестественно тихий ландшафт — слишком уж плотной была тишина. Единственным свидетельством, что здесь была какая-никакая жизнь, служили стервятники, лениво парившие над холмами в теплых струях восходящих воздушных потоков. Кейн еще пару дней назад обратил внимание на многочисленность племени крылатых пожирателей падали. Но сейчас они воспринимались как дурное предзнаменование.
Несмотря на то что солнце перевалило за полдень, мощь его слепящих лучей ничуть не уменьшилась. Соломон отер пот со лба и двинулся вперед, не убирая руки с приклада. Он шел без конкретной цели, просто брел себе куда глаза глядят. Здесь, посредине страны, даже не нанесенной на карту, все направления были равноценны.
Вот уже несколько месяцев он совершал странное паломничество вглубь Африканского континента. Первые дни им двигала уверенность, замешанная наполовину на несгибаемом мужестве, наполовину — на незнании.
То, что он тогда избежал гибели, служило доказательством того, что его вели некие высшие силы. Зато теперь, закаленный опасностями и лишениями беспримерного одиночного путешествия, он готов был на равных состязаться с любым из многочисленных свирепых созданий, что населяли эти первозданные места.
Читая следы зверей, как открытую книгу, Кейн обратил внимание, что животные избегали луговины, которую он сейчас пересекал. За исключением явно случайного львиного следа, ему не попалось ни одного отпечатка звериной лапы. Лишь стервятники безмолвными стражами застыли на ветках низкорослых деревьев.
Внезапно все, как одна, птицы захлопали крыльями и, сорвавшись с ветвей, устремились к островку особенно густой и высокой травы. Стервятники с клекотом кружили над зарослями, то пытаясь сесть, то снова взмывая кверху.
Похоже, какой-то хищник вышел на охоту и вовсе не собирался делиться с любителями дармового угощения, решил про себя Кейн. Вызывало удивление лишь то, что не было слышно рычания и рева, обычного для подобных сцен. Именно последнее обстоятельство подвигло пуританина направиться в ту сторону.
Через считанные минуты англичанин раздвинул высохшие стебли, доходившие ему до плеча, — а надо сказать, что он был весьма немалого роста, — и его глазам предстало жуткое зрелище. На небольшой зеленой полянке, уставившись в небо мертвыми глазами, лежал чернокожий мужчина.
Но куда больше поразила англичанина огромная темная змея, свернувшаяся клубком на груди у мертвеца. Увидев появившегося человека, змея приподняла голову, посмотрела ему прямо в глаза и с такой быстротой ускользнула в траву, что Кейн не сумел даже приблизительно определить ее породу.
Что-то не так было с этой змеей. И вдруг Кейна, несмотря на адскую жару, бросило в холод: у невероятного гада были совершенно человеческие глаза, серые, с круглым зрачком!
Кейн еще раз внимательно оглядел труп, отмечая про себя, что руки и ноги мертвеца были вывернуты под неестественными для человеческого тела углами. Судя по всему, у бедняги были переломаны кости. Однако плоть не была разорвана и истерзана, как непременно случилось бы, окажись виновником гибели негра лев или леопард.
Англичанин посмотрел вверх, на кружащих в ожидании поживы поедателей мертвечины. Внимание птиц было явно привлечено движением внизу. По травяному морю шла волна, отмечавшая путь существа, убившего чернокожего и, несомненно, спугнутого появлением Кейна.
Пуританин невольно задался вопросом, чего ради стервятники, чья пища — мертвые тела, стали бы кого-то преследовать? Что за тварь выслеживали они в траве? Впрочем, сия древняя земля была богата тайнами и почище этой.
