— Очень рада вас видеть, сеньор. Простите, я не встаю… Чем могу служить?
— Сеньорита, где мой сын?
— Ваш сын? — переспросила я. — Он уже уехал.
— Куда?
— Вы не знаете?
— Нет, сеньорита Баррозо, не знаю, Андрес не удосужился мне об этом сообщить. Именно поэтому я и спрашиваю у вас.
— Но я не знаю… — растерянно сказала я. — Он говорил мне, что едет по вашему поручению, заняться какими-то семейными делами за границей.
— У нас нет семейных дел, требующих его присутствия за границей. И никуда он ещё не уехал. Его вещи были отправлены на вокзал, это правда, но сам он ушёл без них, и на вокзале не появлялся, хотя со времени его ухода прошло уже несколько часов.
— Быть может, он просто гуляет перед отправкой поезда?
— Сегодня нет поездов дальнего следования, сеньорита. И никаких указаний по поводу своих вещей он не оставил. Полагаю, что он всё же думал ехать значительно ближе. Хотя это странно, ведь я предупредил Андреса о своём приезде, я обязательно хотел с ним поговорить, и он об этом знал. Правда, я приехал несколько раньше, чем планировал…
Я подумала, что, возможно, именно поэтому Андреса и не оказалось дома, но вслух этого говорить, разумеется, не стала.
— Сеньор маркиз, мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь. Я не знаю, где сейчас ваш сын.
— Но, быть может, вы знаете, куда он собирался? Вы могли поссориться с ним, и он мог принять опрометчивое решение.
— Мы не ссорились, и какое решение он принял, мне неизвестно. А что говорит на этот счёт прислуга?
— Прислуга утверждает, что молодой господин объявил о своём отъезде. Но он не мог уехать, зная, что я скоро буду в столице! Он оставил для меня странное письмо… Сеньорита, я вынужден спросить вас ещё раз: вы точно ничего не знаете о его местонахождении и намерениях?
— Ничего. Думаю, что он всё ещё где-то в городе и скоро придёт домой.
— Но зачем ему понадобилось отправлять на вокзал вещи?
— Я не знаю, сеньор ди Ногара, Андрес на этот счёт мне ничего не говорил.
Маркизу явно не понравилось, что я назвала его сына просто по имени, но он ничего не сказал, а поспешил откланяться. После его ухода пришла Карла спросить, что я желаю на ужин. Я ответила, что мне всё равно, и она ушла, а я осталась размышлять над тем, что Андрес мог бы и не врать так неуклюже. Не хватило ему храбрости просто сказать, что между нами всё кончено, да ещё и попытался разминуться с отцом, вот и оказался пойманным за руку. Что ж, пусть теперь маркиз отчитает его как мальчишку, когда наконец отловит. Сдаётся мне, что на вокзале уже дежурят его люди, так что когда Андрес туда явится, его возьмут под белы руки и препроводят к родителю.
Я устроилась поудобнее и помимо воли вновь начала перебирать в памяти прощание с моим теперь уже бывшим возлюбленным. Чего стоит одна эта попытка меня утешить — мол, ты ещё будешь танцевать! Он же отлично знает, что это невозможно, так зачем растравлять рану? Всё пытался подсластить пилюлю… Интересно, что за письмо он оставил своему отцу? Что-то там было такое, что заставило престарелого маркиза в явной тревоге нанести визит любовнице сына. Странно всё-таки… Отправил вещи на вокзал, но не распорядился, куда их там девать. Скорее всего, по истечении какого-то времени их просто присвоили бы. Наверно, собирался оправиться туда следом за ними, но почему-то не отправился. Уж не случилось ли с ним чего?
Внутри меня шевельнулось некое сосущее чувство, ещё не тревога, скорее, её предвестник. Я вспомнила лицо Андреса в момент прощания: напряжённое, с плотно сжатыми губами, лицо человека, принявшего какое-то решение и готовящегося идти к цели, невзирая ни на какие препятствия. «Ты ещё сможешь танцевать…», «Он оставил мне странное письмо…»
Слабая догадка забрезжила в моём мозгу, ещё не оформившаяся окончательно, но тревога начала расти. Что, если Андрес и в самом деле решил помочь мне вернуться на сцену? И что он мог для этого сделать? Только одно — обратиться к Леонардо.
Леонардо! Да он и говорить с ним не станет, Андрес его просто не найдёт. А если и найдёт… Леонардо мстителен, он вполне может решить рассчитаться со своим врагом. А что, если Андрес это предвидел? Этим и объясняется его письмо, встревожившее его отца, а также ложь мне — он просто не хотел меня пугать. Да нет, если бы Леонардо хотел его убить, то уже давно сделал бы это. Если Андрес попытается сунуться в Оперу, у него ничего не получится. Но тогда почему его нет до сих пор?
Я резко перевернулась на живот, вздрогнув от кольнувшей меня боли. Что, если Андрес, стремясь вызвать Леонардо на разговор, выкинул какую-нибудь глупость? Или сам Леонардо решил воспользоваться случаем и свести счёты? До сих пор его сдерживало нежелание огласки, но если Андрес объявил, что уезжает, хватятся его не скоро. Могло быть такое? Вполне! Я боролась с тревогой ещё некоторое время, но она не проходила, и я решительно дёрнула шнур звонка. Пусть это всё — чушь, глупость, но я не успокоюсь, пока не удостоверюсь в этом наверняка.
— Карла, — велела я вошедшей горничной, — помогите мне встать и одеться.
— Но, сеньора… — глаза девушки округлились. — Ведь врач сказал…
— Карла, — пресекая все возражения, повторила я, — немедленно помогите мне встать и одеться.
Карла осуждающе поджала губы, но подчинилась. Собравшись со всей возможной быстротой, я послала её вниз, поймать мне экипаж.
— Когда ждать вас обратно, сеньора? — спросила она, вернувшись и сообщив, что извозчик стоит внизу.
— Не знаю. Надеюсь, что скоро.
— Но ужин может остынуть.
— Ничего страшного.
— Сеньора… Вам лучше всё-таки не ехать. Я сама могу сходить, куда скажете.
— Туда вы сходить не сможете, — устало сказала я. — Я должна сделать это сама.
Тяжело опираясь на палку, которую мне не так давно принёс врач, я спустилась вниз и кое-как, с помощью кучера, влезла в коляску. Сесть на сиденье я не могла, пришлось стоять.
— Вы бы сели, сударыня, — посоветовал кучер.
— Я не могу.
— Тогда держитесь крепче.
Дорога до Оперы, обычно короткая, показалась мне бесконечной. При каждом толчке экипажа спица, засевшая в позвоночнике, втыкалась всё глубже. Я кусала губы, раздираемая двумя противоречивыми желаниями: попросить, чтобы кучер ехал побыстрее, и закричать, чтоб он перешёл на шаг, чтобы не трясло так немилосердно. Но любая дорога рано или поздно кончается; коляска обогнула парк и оказалась перед служебным входом Королевской Оперы. Кучер почти вынул меня из экипажа и помог подняться по ступенькам. Поблагодарив, я толкнула дверь. Сидевший у входа администратор проводил меня удивлённым взглядом, но ни о чём не спросил. Я решительно направилась к двери в подвал. Она была не заперта.
