— Помяни мое слово, такое мало кто из белых слышал, — сказал Маккабби. — Древняя песня смерти анула.
— Чушь, — сказал я. — Он не умрет.
— Не он. Ты.
Я укоризненно покачал головой.
— У меня нет времени для веселья. Мне нужно садиться за проповедь, которую я произнесу по завершении ритуала.
Как видите, декан Дисми, я задал себе немалую задачу. Мне нужно было подготовить две версии: одну — на случай, если вызывание дождя увенчается успехом, и другую — на случай, если оно провалится. Но в них имелись и сходные моменты: например, в обеих я называл Псалтырь «чековой книжкой в банке Бога». Но тут, разумеется, вставала проблема, как объяснить понятие «чековая книжка» словами, понятными аборигену австралийской глуши.
Трудясь в уединении моего шатра бдения, я все же прислушивался к добросовестным завываниям Яртатгурка. К тому времени когда спустилась ночь, он охрип и как будто несколько раз был на грани того, чтобы сдаться. Всякий раз я тогда откладывал карандаш и спускался помахать ему поощрительно через прудик. И такое проявление моего неустанного интереса неизменно вдохновляло его на удвоенный пыл.
Остальные анула эту ночь тихо провели в своем лагере — без стонов несварения желудка, усталости боя или прочих недомоганий. Я был благодарен, что никакой внешний гам не нарушает моей сосредоточенности, и даже высказался по этому поводу Маккабби:
— Туземцы сегодня как будто притихли.
— Нечасто бедолагам удается набить животы хорошим питоньим мясом.
— Они съели церемониальную змею? — вскричал я.
— Какая разница? — утешил он. — Скелет-то остался под твоей плетеной корзинкой.
Ну и ладно, подумал я. Теперь все равно уже ничего не поделаешь. И, как намекнул Маккабби, должен же скелет явить символ столь же мощный, что и полноценный труп.
Перевалило за полночь, и я только-только закончил заметки к завтрашней службе, когда с визитом явилась делегация старейшин.
— Они говорят, ты очень их обяжешь, Преп, если либо поторопишься и помрешь, как полагается, или как-нибудь ублажишь Яртатгурка. Они заснуть не могут, пока он там куролесит.
— Скажи, — повелительно махнул рукой я, — что вскоре все завершится.
Я не знал, сколь верны были мои слова, пока несколько часов спустя мой сон безжалостно не прервали: шатер сложился надо мной, как зонтик, и — пш! — исчез во тьме.
Потом так же яростно темноту разорвала и прогнала совершенно самая яркая, извивающаяся, раздваивающаяся, каскадная молния, какую я только мог надеяться увидеть. За ней тут же последовали еще большая чернота, едкий запах озона и накатившая канонада грома, который словно бы подхватил все земли Никогда-Никогда и встряхнул, как одеяло.
Когда ко мне вернулся слух, я разобрал голос Маккабби, в неприкрытом ужасе скулящего в темноте.
— Разрази меня, Господи!
Это казалось более чем вероятным. Я как раз увещевал его умерить безбожие рассудительностью, когда по гулкому куполу небес пронесся второй космический раскат, еще более впечатляющий, чем первый.
Не успел я оправиться от его оглушительной ярости, как ветер, наподобие поршня, ударил меня в спину, скрутил в шар и послал кувырком по кочкам. Я болезненно отскакивал от многочисленных эвкалиптов, акаций и каких-то неопознаваемых препятствий, пока не столкнулся с другим человеческим телом. Мы обхватили друг дружку, но продолжали путешествовать, пока ветер на мгновение не утих.
По великой милости фортуны это оказался Маккабби — хотя, должен сказать, сам он в этом особой милости не усмотрел.
— Что, скажи на милость, ты натворил? — дрожащим голосом вопросил он.
— Что сотворил Господь? — поправил я его.
О, какое неизгладимое впечатление это произведет на анула, когда я объясню, что все это дело рук вовсе не их широкорота!
— А теперь, — не мог не воскликнуть я, — если бы только полил дождь!
Не успел я произнести эти слова, как нас с Маккабби снова расплющило. Дождь обрушился, как каблук Всевышнего. Он продолжал безжалостно топтать мою спину, вдавливая меня в жесткую землю так, что я едва мог расправить грудь для вдоха. Это, подумал я в муках, много больше, чем я намеревался просить.
По прошествии неисчислимых минут мне удалось приблизить губы к уху Маккабби и проорать достаточно громко, чтобы он услышал:
— Надо найти мои заметки к проповеди, пока они не промокли!
— Твои чертовы заметки сейчас на Фиджи! — крикнул он в ответ.
— И мы тоже там будем, если не найдем чертов грузовик, да побыстрей!
Я старался внушить ему, что мы не можем бросить анула сейчас, когда все идет так хорошо и когда мне представилась богоданная возможность совершить чудесное обращение целого племени.
— Никак не вобьешь в свою дурью башку, да? — взревел он. — Это же Косоглазый Боб! Он пришел раньше времени! Я таких бурь вообще не припомню! Вся низина уйдет под воду, и мы вместе с ней, если нас не унесет на тысячу миль и не разорвет на тряпки в буше!
— Но тогда сама моя миссия окажется напрасной, — запротестовал я в перерывах между раскатами грома. — И бедные анула будут лишены…
— Плевать на чертовых кривоногих ублюдков! — взвыл Маккабби. — Они несколько часов как свалили. Нам надо разыскать грузовик… если его еще не унесло. Выбраться на возвышенность возле Сперментальной станции.
Крепко цепляясь друг за друга, мы сумели ощупью пробиться через, казалось бы, непроницаемую стену воды. Громы и молнии звучали теперь одновременно, слепя нас и оглушая разом. Оторванные ветки, вывороченные с корнем кусты и деревья все большего и большего размера темными метеорами проносились по Никогда-Никогда. Однажды мы увернулись от самого странного снаряда из всех — несущегося по воздуху скелета питона Яртатгурка, все еще в своем развеселом воротнике из травы.
Мне показалось странным, что мы не встретили ни одного туземца. Но грузовик мы наконец нашли: он опасливо раскачивался на рессорах и скрипел каждой заклепкой, словно просил о помощи. Гонимая ветром вода текла вверх по его наветренной стороне и поднималась над крышей, как пена девятого вала. Уверен, только мертвый груз нерозданных бусин, еще заполнявших три четверти кузова, не дал ему опрокинуться.
Пробравшись с подветренной стороны, мы открыли дверь, и ее тут же едва не сорвало с петель, когда в нее вцепился ветер. В кабине было не тише, чем снаружи, гром грохотал душераздирающе, а капли едва не проминали металл, но в неподвижном воздухе дышалось легче.
Когда мы отдышались, Маккабби выжал еще один водопадик из своих баков и завел мотор. Я, сдерживая его, положил ему руку на локоть.
