– Может быть, может быть, – сказал Элрик, надеясь, что сестры поймут всю трудность положения, в котором они оказались. Он умело сделал ложный выпад, чуть отведя своего коня в сторону.
– Так ты боишься меня, Элрик? Ты боишься смерти?
– Не смерти, – ответил Элрик. – Не обычной смерти, которая всего лишь переход…
– А как насчет смерти, которая становится внезапным и вечным небытием?
– Я не страшусь ее, – сказал альбинос. – Хотя и не желаю ее.
– Как тебе известно, ее желаю я!
– Да, принц Гейнор. Но тебе она не дозволена. Ты никогда не получишь такого легкого освобождения.
– Может быть. – Гейнор Проклятый явно не желал говорить об этом. Он бросил взгляд назад через плечо и усмехнулся, увидев, что к ним скачет принцесса Тайаратука, а ее сестры и две другие женщины продолжают избиение тварей Хаоса. – Неужели в мультивселенной нет ничего постоянного, спрашиваю я себя. Неужели Равновесие – не более чем приятная безделушка, какой смертные утешают себя, надеясь на какой-то порядок? У нас нет никаких свидетельств этого.
– Мы можем создать такие свидетельства, – тихо сказал Элрик. – Это в наших силах. Мы можем создать порядок, справедливость, гармонию…
– Ты слишком много морализируешь. Это признак неуравновешенного ума. У тебя больная совесть.
– Мне не требуется снисходительности от таких, как ты, Гейнор. – Элрик сделал вид, что расслабился, придав лицу несерьезное выражение. – Совесть – это не всегда бремя.
– И это говоришь ты, убийца соплеменников и невесты? Разве можно питать что-то иное, кроме отвращения, к такой личности, как твоя?
Гейнор делал выпады словами, как своим мечом: и то и другое имело целью выбить альбиноса из колеи, лишить его веры в собственные силы, воли к жизни.
– Негодяев я убил больше, чем невиновных, – уверенно сказал Элрик, хотя ему и было ясно, что Гейнор знает, как ударить его побольнее. – Единственное, о чем я жалею, это о том, что не имел удовольствия прикончить тебя, несостоявшийся слуга Равновесия.
– Не заблуждайся на сей счет, Элрик: удовольствие это будет взаимным, – сказал Гейнор и нанес удар.
Элрику пришлось защищаться. И опять энергия из его меча была отобрана огромным глотком космической силы, отчего черно-желтый меч запульсировал грязноватым светом.
Элрик, не будучи готов встретиться с такой силой Гейнорова меча, отступил назад и чуть не был выбит из седла. Рунный меч без всякой пользы повис у него на запястье. Альбинос выровнялся в седле; хватая ртом воздух, он видел, что они в считанные мгновения теряют все завоеванное ими. Он увидел, что к ним приближается принцесса Тайаратука, и прохрипел ей, чтобы она бежала прочь, в любом случае избегая меча Гейнора, потому что теперь он был в два раза сильнее, чем вначале.
Но принцесса не слышала его. С изяществом, благодаря которому она казалась почти воздушной, надвигалась она на Гейнора Проклятого, золотой меч сверкал в ее правой руке, ее черные волосы развевались на ветру, ее фиолетовые глаза светились предчувствием возмездия Гейнору…
И опять Гейнор блокировал ее удар. И опять он рассмеялся. И опять принцесса Тайаратука с удивлением почувствовала, как энергия покидает и ее и меч.
Потом, чуть ли не небрежным движением, Гейнор вышиб ее из седла рукояткой своего меча, и она беспомощно упала на мертвую плоть и кости, а Гейнор вскочил на ее коня и поскакал туда, где сражались остальные, еще не зная о грозящей им опасности.
Принцесса Тайаратука подняла глаза на Элрика, который пытался выровняться в седле.
– Элрик, ты не знаешь никакого колдовства, чтобы спасти нас?
Элрик судорожно пытался вспомнить, что он читал в старых фолиантах, пытался вспомнить заклинания и слова, которые он заучивал ребенком, но ни одна из приходивших ему в голову мелодий не обладала необходимой силой…
– Элрик, – хриплым шепотом проговорила Тайаратука, – смотри, Гейнор выбил из седла Шануг’у – конь ее скачет без всадника… а теперь упала и Мишигуйа… Элрик, мы проиграли! Мы проиграли, невзирая на все наше колдовство!
И тут Элрику смутно припомнился древний союз его народа с некими сверхъестественными существами, помогавшими им при основании Мелнибонэ, но вспомнил он только их название…
– Плетеная женщина, – хрипло пробормотал он сухими губами. Ему казалось, что все его тело лишилось плоти и любое его движение разорвет его на десятки частей. – Роза знает…
– Вставай, – сказала Тайаратука, поднимаясь на ноги и цепляясь за уздечку своего коня. – Мы должны сказать им…
Но Элрику нечего было говорить, только воспоминание о воспоминании; был некогда в древности договор с каким-то природным духом, который не подчинялся ни Закону, ни Хаосу; мучительный намек на заклинание, какой-нибудь напев, который он выучил еще ребенком, упражняясь в призывании сверхъестественных сил…
«Плетеная женщина».
Он не мог вспомнить, кто она такая.
Гейнор снова исчез – направился в гущу своей армии в поисках Чарион Пфатт и Розы, ведь теперь он был вооружен мечом в четыре раза более мощным, чем те, что противостояли ему, и он желал испытать свое оружие на обычной смертной плоти.
Уэлдрейк продолжал наблюдать и молиться, он все видел со своего балкона. Он видел, как принцесса Тайаратука вложила в ножны свой меч и повела коня Элрика туда, где стояли ее сестры, позы которых тоже свидетельствовали об их крайней усталости. Их кони ускакали по следам Гейнора.
Но Гейнор еще не нашел Розы, да и Чарион Пфатт, легко ускользнувшая от него, как уличный мальчишка на рынке от погони, вернулась к другим и оживленно говорила что-то лежащему на земле альбиносу…
Потом из-за горы тел появилась Роза; оценив ситуацию, в которой находятся ее друзья, она сразу же спешилась.
Потом и она опустилась на колени рядом с альбиносом и взяла его за руку…
– Есть одно заклинание, – сказал Элрик. – Я пытаюсь его вспомнить. Возможно, мне это удастся. Оно касается тебя, Роза, или кого-то из твоего народа.
– Все мои соплеменники, кроме меня, мертвы, – сказала Роза. Ее мягкая розоватая кожа разрумянилась в пылу сражения. – И мне кажется, что и я должна умереть.
– Нет! – Элрик с трудом поднялся на ноги. Он крепко держал рукоятку своего меча, а его конь нервно перебирал ногами, не понимая, почему он не может и дальше участвовать в схватке. – Ты должна помочь мне. Там что-то говорится о женщине, о Плетеной женщине…
Это имя было ей знакомо.
– Я знаю только вот это. – Нахмурив брови, она прочла на память несколько стихотворных строчек:
В дни, когда плелась впервые мира ткань,
В годы до начала времени, когда
Закон надменный с Хаосом лихим не враждовал, —
Жило существо из плоти и листвы,
Что мир стремилось вновь сплести
И свить цветочную постель —
Из куманики колыбель;
В ней песнь шиповника пропеть,
Чтоб дочь родить, и в танце рос
Колючий чтоб ребенок рос —
Прекраснейшей из роз.
Это написал Уэлдрейк. В юности, как он говорит.
