понесли его вперед. Он вышел из притвора, направляясь к жертвеннику…
Тут он и нашел переселенцев.
Как же их много! Тилла пренебрежительно сказал, что за Аюной дошла до крепости лишь горстка самых верных, но в храме было несколько сотен. Арьи и простолюдины, придворные и слуги и просто горожане столицы — мужчины, женщины, дети… Аоранг быстро оглядывал лежащие на полу тела. Сердце его быстро застучало. Неужели все напрасно? Они все мертвы?
Он присел возле лежащего на полу ребенка, взял за руку, приподнял ее — рука была мягкой и теплой. Но биения сердца или тока крови мохнач так не уловил, как ни старался. С этими людьми определенно случилось нечто странное…
«Они спят? Или умерли? Если умерли — то совсем недавно. Они теплые, но не дышат… Но эти люди вошли сюда месяцы назад!»
Аоранг выпрямился и пошел дальше, и желая, и боясь отыскать среди лежащих повсюду людей Аюну. Царевны нигде не было.
Удивительные Небесные Врата манили мохнача. Он поднялся по широким ступеням, с восторгом глядя на переплетение золотых лоз. У жрецов считалось, что за Небесными Вратами начинается путь на небеса, что это место может посещать сам Исварха в своем истинном облике. Поэтому туда с величайшим почтением заходили лишь избранные жрецы во время богослужений. Аоранг, остро ощущая свою неуместность, медленно вошел внутрь… и остановился, пораженный, охваченный священным трепетом.
Так вот он какой, Небесный Сад! Деревья и цветы, сотканные из живого света, сплошной завесой оплели священное место. На лозах, благоухая, цвели неведомые цветы. Было видно, как свет течет внутри стеблей, словно живительный сок…
«Поистине тут выход прямо на Третье Небо, где живут фраваши и сам Исварха!» — думалось Аорангу.
Спохватившись, он затаил дыхание и опустил глаза, чтобы не осквернить божественный свет человеческим взглядом.
«Я всего лишь бродяга, — в смущении думал он. — Я недостоин видеть красоту дома Исвархи. Мне нельзя здесь быть!»
Он попятился, уставившись под ноги… И вдруг его имя — «Аоранг!» — прозвучало прямо у него в голове.
Мохнач вскинулся и прямо перед собой увидел лицо Аюны.
Незрячие золотые глаза смотрели прямо на него, губы шептали его имя.
Над жертвенником росло ветвистое дерево, опутанное золотыми лозами. Стволом этого дерева и было тело царевны. Живые стебли оплетали ее тело, пронзая его и питая светом, будто водой жизни.
Как и в его сне, Аюна стала цветком небесного сада.
* * *
Сперва Аоранг застыл, словно пораженный громом. Потом опомнился, шагнул к жертвеннику, протянул руку и коснулся ее щеки.
В тот же миг в его голове снова раздался милый голос царевны.
Широко распахнутые глаза Аюны блуждали в пространстве. Видела ли она его? Мохнач не был в этом уверен. Но точно знал теперь одно: он все время был в ее мыслях! Это наполнило сердце мохнача восторгом и нежностью.
«Это ты, Аоранг! Ты пришел, какое счастье! Я знала, что ты придешь. С тех пор как я стала богиней, я ищу твою душу по всем Семи Небесам. Я летала над Араттой, словно птица! Я видела все, что есть на земле и в небесах. По небу катилась Солнечная колесница, ее отражение сияло среди гор, степей и лесов… Вся Аратта светится, словно вспыхнули десятки новых солнц!»
— О чем ты, любимая? — спросил Аоранг. — Я не понимаю. Ты стала богиней?
«Да, богиней рассвета! Разве ты не знаешь, что я дочь Исвархи? Когда я умерла, я по-прежнему осталась его дочерью… Знаешь, когда сурьи предложили помощь, я прибежала к дяде Тулуму и первая вызвалась повести людей в степные города. Они думали, я забочусь о будущем ребенке, но я просто хотела скорей покинуть столицу… Прежде чем туда вернется Ширам…»
— Ширам? — нахмурился мохнач. — Он обижал тебя?
«Нет, нет! Слушай дальше! Когда мы пересекли Ратху и вступили в степные земли, на нашу прародину, со мной что-то случилось. Предки выходили из древних развалин и ночами говорили со мной… „Ступай в Гнездо Рассвета! — вещали они. — Там — спасение, там — заря новых дней!“
„Там ничего нет, — говорил мне князь сурьев. — Только камень и песок, змеи и скорпионы“. Он хотел, чтобы мы поехали в Манх и там восславили Солнце… Но я слушала голоса предков, звавшие меня на восток! Мы ехали долго; многие отстали в пути… И когда мы наконец дошли, я увидела сияющий золотой дворец среди гор!
„Мы его не видим“, — сказали сурьи и не поехали со мной… А я и мои люди — мы вошли в Небесные Врата! Сам Исварха встретил меня и увенчал огненной короной… Ты видишь ее, Аоранг? Ее лучи не ослепляют тебя?»
— Нет, — печально сказал Аоранг.
«И тогда я полетела на поиски твоей души… Войди же в Небесные Врата, Аоранг, не бойся! Я так рада, что мы будем с тобой вместе в посмертии! Ты — тот, с кем бы я желала провести вечность. Ты, я и наш нерожденный ребенок…»
— Что?! — задохнулся Аоранг.
«Я ношу твое дитя, зачатое на священном поле, на празднике Зимней Жертвы. Поэтому я и убежала в Солнечный Раскат из столицы. Поэтому я здесь…»
— Иди сюда, — прошептал Аоранг, обнимая ее и притягивая к себе.
Лозы пришли в движение. Стебли потускнели, отпуская тело царевны, — и тут же вспыхнули, поднимаясь и распускаясь, выбрасывая новые побеги, раскрывая соцветия.
Через миг, освободив Аюну из золотых зарослей, Аоранг уже сжимал ее в объятиях.
Царевна моргнула, в золотые глаза вернулся разум. Их глаза встретились, и мохнач понял, что теперь царевна в самом деле видит его.
— Аоранг, — прошептала она. — Мы умерли? Я не понимаю…
— Мы не умерли, — сказал он. — Это был просто сон, а теперь мы проснулись.
— Поистине удивительный сон! — проговорила Аюна, растерянно озираясь. — Я была богиней рассвета и летала под облаками на розовых крыльях!
— Похоже, быть мужем богини — моя судьба, — усмехнулся Аоранг.
Аюна нахмурилась, освобождаясь из его объятий:
— Где мои люди? Я вела в Гнездо Рассвета триста человек! А потом мы зашли в ворота, и больше я ничего не помню…
— Они все здесь. — Аоранг оглянулся. — Кажется, они тоже просыпаются…
«А припасы? Где тут брать воду? Всех надо будет кормить! И чтобы сурьи не заметили! Наверняка Тилла все еще ждет на пригорке… Как бы не началась резня похуже той, что была в Манхе…»
Аоранг поймал себя на том, что уже волнуется о переселенцах. А как же не волноваться? Ведь это подданные Аюны!
«Мудрый Ашва говорил мне когда-то, что моя судьба — стать мужем
