Ознакомительная версия.
— Так что там насчет детей? — подняла брови Рыжая, заинтригованно посматривая то на одного, то на второго грека.
Я с трудом подавила желание закрыть ей зенки рукой, когда она строила глазки Никосу.
— Готов начать прямо сейчас! — Это очнулся Йоргос.
Держите меня семеро и налейте полведра «Метаксы»! Наш пострел и тут поспел. Какая воля к жизни!
— Сейчас не получится! Сначала вылечись, — подскочила я к нему поздороваться. Буркнула: — Привет, Гося! Как дела?
— Изыди! — удрученно закрыл глаза пострадавший Йоргос. Взвыл: — Почему, ну почему все самые хорошие, самые светлые моменты моей жизни обязательно отравлены тобой?!
Опять туда же посылают! Ну что за день такой… далекопосылательный выдался?! И погода нелетная…
— Зря я тебя спасала! — надулась я. — Надо было дать тебе еще сильнее прочувствовать эти твои самые «лучшие моменты»! Вот только последний свой великолепный кусочек без меня ты бы уж точно не пережил!
— Это лучше, чем ты, даже в малых дозах! — отрезал синеглазый грек и перевел взгляд на любовь всей своей жизни. Мурлыкнул: — Так что там насчет детей?..
Вы только посмотрите на него! Одной ногой в могиле, а все туда же! Ох уж эти неугомонные мужики…
— Потомков будет много, — тепло улыбнулась я, предвидя этапы постепенного прибавления их семейства.
— Почему? — проявила любознательность Рыжая. — Я еще не согласилась.
— Это уже не важно, — обрадовала ее я. — Этому мужчине срочно требуется лечение от меня, и он будет принимать его — в смысле лечение — денно и нощно, можно сказать, в гомерических дозах. Или геометрических?.. Гомеопатических? Клинических? Нет, не то. Не имеет значения. Но это способствует некоторым побочным эффектам в виде появления…
— Это мы еще посмотрим! — воинственно заявила Рыжая, уже далеко не так ласково и доброжелательно поглядывая на будущего мужа и словно исподволь поглаживая рукоять любимого оружия.
— Посмотрим, — согласилась я. — Само собой. Обязательно. Непременно. — Указала перстом на полуживого Георгиоса. — Когда увидишь, то уже не сможешь отказаться. Гарантирую!
— А ты откуда знаешь? — возник за моей спиной, как черт из табакерки, Никос, который только-только отлучился дать кому-то ответы на предварительные вопросы.
И сразу возмутился. Отелло, ничего не поделаешь! Только не мавр по национальности, а так — один в один!
— Так вы же родственники! — тонко подольстилась я. Глаза мои затмила томная поволока. — Предполагаю…
Рыжая утопала сопровождать собственноручно добытый трофей… то есть Йоргоса… в больницу, а нам выдали по серебристому одеялу и вежливо приказали сообщить нам, что мы помним и как все происходило!
Зр-р-ря-а они это спросили, да еще у меня. Ой зря…
Я открыла рот и длинным монологом, где фигурировало пострадавшее бедро, которое я сунула под нос всем присутствующим по двадцать раз и мужу целых два, поставила все точки над всеми буквами алфавита.
Когда я перевела дух и сказала:
— И вот когда мое несчастное бедро…
Нам ответили:
— Большое вам спасибо! Всего вам самого доброго. Если будете нам нужны, то мы вас обязательно вызовем, а сейчас забедрайте вашу стукнутую на бедро девушку и бедрайте отбедрать!
— Отбедрательно! — сказали мы и отбыли.
Гнев — плохой советчик?! Покажите тогда хорошего!
Мы вышли из дома, захваченного полицией. На улице было тихо и безлюдно.
Светало. Яркие солнечные лучи царапали отвыкшие глаза оранжевыми отблесками зари. Возле здания, откуда нас изгнали с позором, словно Адама и Еву из райских кущей, по-прежнему стояли многочисленные полицейские машины. Одна из них — черный бусик — загораживала проход в переулок. Это почему-то весьма обрадовало моего мужа.
Никос, сверкая глазами, как голодный лев, обрадованно поволок свою антилопу в кусты, то есть за угол.
— Я люблю тебя! — Его руки стискивают мои плечи, вид у мужа — будто всю ночь беспробудно пил. Глаза красные, лицо запоздало испуганное.
Это похоже на дурман, безумие, сладкую пытку.
Наверное, при взгляде со стороны хороши мы оба — пыльные, взъерошенные, чуточку хмельные от внезапно возвращенной свободы.
— Прости меня, но… — И шмяк! — моей спиной о холодную и шероховатую кирпичную стену.
Предполагается, я от его действий в экстазе? Нет, все понимаю… частично. Адреналин, тестостерон и все такое. Но можно же себя получше контролировать?.. Хоть как-то?
— А-а… — Я пыталась робко и осторожно донести свою мысль до Никоса. Ключевое слово — «пыталась».
Не получилось. Донесли меня до ближайшей мусорной урны в подворотне, воняющей экскрементами и мочой.
— Мне нужно… — И хрясь! — на холодную крышку задницей. Лопатки прижаты к стене.
Я попала в медвежьи объятия, сопровождающиеся тоскливым хрустом моих ребер. Ник пробегает губами, языком, лаская меня у виска. Спускается за ухо, нежно прикусывая шею, с низким стоном впивается мне в губы.
Романтика, блин, так и поперла!
Под пятой точкой елозящая и воняющая отнюдь не духами железяка, спереди — распаленный мужик, упорно закрывающий мне рот страстным поцелуем. Сзади — стена с облупившейся краской, отрезающая отступление. Сверху рассвет… ну хоть что-то в этом осталось хорошего…
— А… — опять воспользовалась я передышкой. Я уже рвалась активно высказать свою точку зрения! Во всяком случае, попробовала достучаться до помраченного тестостероном сознания.
Куда там! Не услышали.
Горячий шепот:
— Ты такая, такая… Я с ума от тебя схожу, любимая… — И опять — хлобысь! — со всей дури мной, «такой любимой», по крышке, чтобы поспешно, на ходу стянуть джинсы.
Мой муж в агрессии пахнет, как раскаленный на солнце металл. И еще немножко бергамотом и привычно горьким послевкусием кофе.
Р-р-р!!! Можно, я буду не «такой»? Все замечательно, восхитительно, эмоционально, грязно, вонюче и антисанитарно!
— Нико…
Снова жестоко заткнули рот и продолжили стаскивать штаны. И почему-то только с меня! Я поняла: бурный секс на природе — моя погибель.
Честное слово, хуже мусорного бака — только иголки в лесу, в куче с муравьями! Увидела крысу. Истошный визг умер внутри Никоса во время новой серии поцелуев. Поняла: иголки с муравьями — не хуже!
Страстное, ни к чему не обязывающее:
— Люблю… — И меня зверски плющат дальше. Скоро стану похожей на камбалу с вытаращенными глазами.
Мир окончательно свихнулся, а муж озверел на почве стресса и сексуального голода. Грубость непростительна, но беспросветное отчаяние временно отступает, страх перестает выедать мою душу.
Ознакомительная версия.
