— Господин желает чего-нибудь еще?
Ладони с длинными ухоженными ноготками погладили его по груди. Асука потерлась щекой о плечо, целуя и ласкаясь, спустилась ниже, коснулась губами члена…
Акио вспомнил испуганный взгляд Мии. Чего она боялась? Ждала, что он будет мстить? Дурочка. Да он и не подойдет к ней больше! Пусть маленькая шлюшка отдается любому, кто заплатит, если даймё Эссо недостаточно хорош для нее!
В памяти всплыло обещание Горо Асано купить Мию позже. Будущий тесть — большой ценитель свежего мясца — особенно любил таких вот нежных, совсем юных девочек, похожих на не до конца раскрывшийся бутон. Конечно, он не пропустит Мию.
От воспоминания о ее обнаженном теле — округлых бедрах, маленькой груди с бледно-розовыми сосками, о том, как сладко и жалобно она вскрикивала, когда Акио входил в нее, мгновенно пришло возбуждение. Асука довольно замычала и задвигалась быстрее.
Мия… почему он вообще продолжает о ней думать? Почему не может выкинуть из головы девку, которая унизила его?
Маленькая стерва, обманчиво-невинная, лживо-покорная, но себе на уме. Она ведь прекрасно понимала, что делает, когда оскорбила его прилюдным отказом! Он прочел это в ее полных ужаса глазах.
Зачем? Ради чего? Неужели Акио был ей настолько противен?
…быть может, как раз сейчас, в этот момент, Мию покупает какой-нибудь похотливый старик или один из тех двух юнцов, которых Акио мельком заметил в комнате…
Он отпихнул усердно двигающую головой Асуку, вскочил и начал одеваться.
— Господин… куда вы, господин?
— Не твое дело.
Чтобы смягчить грубость своих слов, он оставил ей на столике горсть серебряных монет, но Асука словно и не заметила подачки. Закусив губу, она со странной гримасой следила за тем, как генерал оправляет одежду и уходит, не удостоив на прощанье женщину, с которой только что был близок, даже взглядом.
Лишь когда за ним хлопнула дверь, гейша позволила себе упасть на постель, уткнуться лицом в подушку и завыть.
Вечер был в самом разгаре. В зале стоял легкий гул, слышался призывный женский смех и хвастливые мужские разговоры. Сквозь аромат курений пробивались куда более прозаические запахи саке, пота и горячих закусок.
Струны на новой цитре чуть дребезжали — еле слышно, но этот дребезг отдавался в пальцах, царапал уши. А душу царапало воспоминание о прощальном взгляде Асуки.
Если Акио Такухати так жесток, как рассказала гейша, отчего она выглядела такой счастливой?
Мия представила, как Акио будет целовать Асуку, как медленно разденет и возьмет на шелковых простынях, и ей захотелось разрыдаться от странной острой боли внутри.
«Я ревную?!» Это открытие так поразило девушку, что она чуть не выронила инструмент.
Но почему? Ведь Мия не любит Акио Такухати. Она никогда не пыталась привлечь его внимание, никогда не навязывалась. Это он ее выбрал и с первой встречи не оставлял домогательств, не считаясь с волей и желаниями девушки.
Отчего же так больно и обидно?
Сквозь пение струн и разговоры она услышала:
— Эта, которая с цитрой…
— Отличный выбор. — Когда госпожа Хасу разговаривала с клиентами, ее голос сочился медом, как свежие соты. — У вас хороший вкус, господин. Мия из новеньких девочек, и в школе она была лучшей. Мия, подойди!
Мужчина, разговаривавший с владелицей чайного домика, был не стар. Обычная, ничем не примечательная внешность: коренастый, широколицый, темные волосы чуть ниже плеч собраны в маленький хвостик. Одежда вроде и непростая, но вышивка небогатая.
Мия подошла и робко улыбнулась мужчине. Тот в ответ одарил девушку злым взглядом и выплюнул короткое:
— Пойдем, гейша!
Она задрожала, кожей ощущая его гнев и презрение.
— Господин желает уйти прямо сейчас? Скоро будут танцы и развлечения.
Гости редко приходили в «Медовый лотос» только ради секса. Музыка, изысканная беседа, игры с эротическим подтекстом и другие развлечения являлись желанной прелюдией перед ночью наслаждения. А стоимость выпитого и съеденного, оплата слугам и танцовщицам вместе с чаевыми для гейш составляли немалую часть дохода чайного домика.
Мужчина скривился, словно она поднесла ему тухлятину, убеждая попробовать.
— Желаю. Пойдем.
Отчего этот незнакомец пришел покупать себе женщину, если видно, насколько ему противны и веселье, и сама Мия?
У гейши есть право отказаться от нежелательного клиента. Но негласные правила чайного домика дозволяли пользоваться этим правом только девушкам, которые проработали не меньше года. Чем старше и опытнее становилась гейша, тем большую разборчивость она могла себе позволить.
Сердце сжалось от тоскливого предчувствия, но спорить Мия не осмелилась.
Госпожа Хасу, видимо почуяв неладное, сама предупредила гостя:
— Обижать или бить девушек можно только с их согласия и за отдельную плату.
Тот дернул Мию за рукав и ничего не ответил.
По-прежнему звенели струны цитры, но теперь на месте Мии сидела незнакомая пухленькая гейша с густо набеленным лицом. Акио замер в дверях, оглядываясь. Свет от напольных фонарей, затянутых рисовой бумагой, ложился пятнами на циновки и стены. В зале сильно пахло теплым саке и едва уловимо сексом. На татами в центре танцевала Кумико. Пояс на ее кимоно был развязан и валялся на полу. Вдруг музыка резко прекратилась. Девушка замерла, успев остановиться вместе с музыкой, и следившие за ее танцем мужчины разразились недовольными криками.
Генерал отвернулся. Когда-то он любил эту игру. Особенно, если на татами выпускали сразу несколько девушек. Та, что не успевала замереть вместе с музыкой, должна была снять с себя один из предметов одежды. Наблюдение за полудобровольным разоблачением возбуждало не на шутку.
Он представил Мию танцующей рядом с Кумико и зарычал.
Где она?
Развалившийся на подушках самурай слушал пошлый и веселый рассказ какой-то гейши. История закончилась, и мужчина захохотал, хлопая себя по ляжкам. Из темноты возникла молчаливая служанка, с поклоном поставила на столик еще кувшинчик саке и исчезла.
Из угла донеслось хихиканье, а после чуть картинный возбужденный стон. Гейши «Медового лотоса» знали, как польстить клиенту. В их распоряжении был целый арсенал всевозможных охов и вздохов, которыми они отзывались на любое действие мужчины. Фальшивых, как глиняный момме, но много ли надо опьяненным саке клиентам?
Ложь была основой всего в «Медовом лотосе». И она же была причиной, по которой Ледяной Беркут глубоко в душе презирал и продажных женщин, и те нехитрые радости, которые способен был предложить «квартал ив и цветов» любому мужчине за его деньги. Безошибочно различавший фальшь в повадках жриц любви генерал ощущал вместе с удовлетворением легкую брезгливость всякий раз, когда покидал стены чайного домика.
