— Но я надеялся, что встречу тебя, — добавил он, стараясь избавиться от дурацкой улыбки.
Очень помогало то, что приходится говорить по-кауниански, — это придавало напускной серьезности.
Лицо Ванаи смягчилось.
— Знаю. Ты принес мою корзину. — Она оглянулась. — А я — твою.
Эалстану захотелось пройтись колесом по поляне, но он — истинный сын своего практичного отца — пробормотал только:
— Может, тогда поменяемся грибами?
Пока они будут хвастаться добычей, Ванаи не уйдет. А он так не хотел с ней расставаться.
Они сидели рядом, на том месте, где только что лежали вместе, — сидели и перебирали грибы. Пальцы их то и дело соприкасались невзначай. Порой процесс прерывался поцелуем. Эалстан обнаружил, как быстро в его годы возвращается утоленная было страсть Но когда он потянулся к пуговице на куртке девушки, Ванаи удерждала его руку.
— Один раз нам повезло, — сказала она. — Повезет ли второй раз — не знаю.
— Хорошо, — пробормотал Эалстан.
Ничего хорошего он в этом не видел, но что поделаешь — руку убрал и по взгляду Ванаи понял, что прошел некую проверку.
— Поменяемся корзинами опять? — спросил он и, прежде чем девушка открыла рот, сам же ответил: — Нет, не стоит. Тогда все поймут, что мы встречались. А так никто не узнает — никто, кроме нас.
— Ты прав. Так будет лучше, — согласилась Ванаи и глянула на него внимательно: — Хорошо, что ты обращаешь внимание на такие мелочи.
Он пожал плечами, одновременно довольный и смущенный.
— Стараюсь. — Он и не догадывался, как похож в этот момент на Хестана.
Эалстан пристально оглядел Ванаи. Несмотря на то, что произошло между ними, они едва были знакомы.
Юноша откашлялся.
— Я бы хотел встретиться с тобой снова… до того, как снова наступит грибная пора.
Он надеялся, что вышло не очень похоже на «Я хочу заняться с тобой любовью, и как можно скорее». Не то чтобы это была неправда, но думал он не об этом — или не только об этом.
— Я тоже, — отозвалась Ванаи, и Эалстан вновь едва удержался, чтобы не пройтись по лесу на руках. — Завтра базарный день, — продолжала девушка, — и я вряд ли смогу уйти из города, но послезавтра мы можем встретиться.
Сердце юноши забилось учащенно — и тут же екнуло.
— В школе мне розог достанется, — мрачно признался он, — если только учителя сами не разбредутся грибы собирать.
Лежа в объятьях Ванаи, он мог быть уверен, что полученное удовольствие стоит доброй порки, — но едва ли дольше.
К облегчению Эалстана, нежелание все бросить ради новой встречи не обескуражило Ванаи. Девушка серьезно кивнула:
— У тебя есть голова на плечах.
Это мог бы сказать любой знакомый Эалстана, но с Ванаи они еще не были знакомы настолько близко — всего лишь еще ближе.
В поле за опушкой дубравы послышались голоса. Звали не Эалстана и не Ванаи, но оба тревожно вскинули головы.
— Твой дед пошел за грибами с тобой вместе? — опасливо поинтересовался юноша.
Как же его звали… а, Бривибас. Если придется, Эалстан сможет быть вежливым со стариком.
Но Ванаи покачала головой:
— Нет. Он пошел своей дорогой.
В голосе ее послышались холодные, отчужденные нотки. Прежде она иначе говорила о деде. Должно быть, что-то между ними произошло. Эалстану было очень интересно — что, но спрашивать было неловко.
— А твой кузен… Сидрок, кажется? — поинтересовалась девушка в свою очередь.
Она тоже запомнила кое-что о случайном знакомом. Эалстан был несказанно польщен.
— Он уже давно свернул на север. Мы договорились встретиться у городских ворот на закате.
Он наклонился и поцеловал Ванаи. Девушка стиснула его в объятьях. Они уже начали опускаться на сухую листву, не прерывая поцелуя, но с опушки вновь послышались голоса, ближе и ясней, чем прежде.
— Лучше не рисковать, — прошептал Эалстан с искренним сожалением.
— Ты прав. — Ванаи выскользнула из его объятий и поднялась на ноги. — Напиши мне, если хочешь. Я живу в Ойнгестуне на улице Жестянщиков.
Эалстан кивнул.
— А я в Громхеорте, на бульваре Графини Гервиды. Обязательно напишу!
— Хорошо. — Ванаи кивнула в ответ. — Дед разволнуется, когда я начну получать письма из Громхеорта, но меня его волнения больше не тревожат.
Между нею и Бривибасом и впрямь пробежала черная кошка. Быть может, в письме она расскажет — какая.
— Мне, наверное, пора… — пробормотал Эалстан, хотя вовсе не хотел расставаться с Ванаи.
Девушка кивнула еще раз.
— Мне тоже, — ответила она и добавила задумчиво: — Я буду писать твой адрес на фортвежском. У тебя могут быть неприятности от слишком близкого знакомства с каунианами.
Эалстану стало стыдно — от того, какое облегчение он испытал при этих словах.
— Если я могу чем-то помочь тебе… или твоему деду, — не забыл добавить он, — только скажи. Мой отец — человек довольно влиятельный.
— Спасибо, — промолвила Ванаи, не пытаясь скрыть горечи, — но воспользуется ли он своим влиянием ради проклятых чучел?
— Да, — коротко ответил Эалстан.
Девушка удивилась.
— Что ж, если он похож на тебя, наверное, воспользуется.
— Да, — повторил Эалстан, хотя и не был уверен, что влияние Хестана достигнет Ойнгестуна. — И я тоже.
Никаким влиянием он не обладал и знал это прекрасно, но в тот миг юноша готов был обещать Ванаи луну с неба. Судя по тому, как блеснули ее глаза, девушка поверила ему — или хотя бы в его искренность.
Эалстан поцеловал ее на прощание и двинулся назад, в сторону Громхеорта, поминутно оглядываясь. Едва не натолкнувшись на вековой дуб, он остановился, и помахал Ванаи. Та помахала в ответ. И когда фигурка ее скрылась за деревьями, Эалстан развернулся и зашагал по тропе в направлении города.
По дороге он обдумывал, что рассказать Сидроку. Проще всего — Эалстан хихикнул — было бы сказать правду: тогда двоюродный брат нипочем ему не поверит. Но какими словами при этом Сидрок помянет Ванаи, даже подумать тошно. Похабные шутки в ее адрес Сидрок отпускал с того дня, как увидал ее с Эалстаном. А теперь…
Девушка отдалась Эалстану без колебаний. По меркам жителей Фортвега — равно туземцев и кауниан, — это делало ее шлюхой, подобно той молоденькой каунианке, что пыталась отдаться Леофсигу ради денег.
— Но это же другое дело! — воскликнул Эалстан, будто спорил с кем-то невидимым.
Что бы ни толкнуло Ванаи в его объятья, юноша осознавал — это была далеко не одна лишь животная страсть. Скорее уж одиночество и стремление забыться хоть ненадолго. Самолюбия юноши это не тешило, но к этому Эалстан и не стремился — ему важней было ясно осмыслить случившееся.
