— Теперь ты мой, Риис Морган. — Голос Котяры произносил слова Даппи Хоба, и старческое тело бескостно болталось в когтистых лапах. — Проснись — и помни!
Крик перешел в оглушительный рев. Котяра почувствовал, как его сознание отделяется от истрепанного тела, где оно помещалось. Улетая в Великое Молчание, откуда все вышло, Котяра вспомнил Рииса. Все воспоминания вернулись оттуда, где плетутся сны, и он вспомнил, как пытался исцелить Лару от боли — от ран, в которых чувствовал себя виноватым. И эта боль снова обратила его в Котяру.
Воспоминания растекались, как ударившаяся о берег волна. Общее сознание Котяры и Рииса дрожало в Великом Молчании перед черной тьмой Даппи Хоба. С телепатическим жаром открылась жизнь почитателя дьявола.
Он помнил теперь, как рос здесь, в Габагалусе, два с лишним миллиона дней тому назад, был сыном фермера, выращивающего сусло. Как в молодости выучился на ракетного пилота, искал счастья за пределами планеты, исследуя опасные миры, ближайшие к Извечной Звезде, где мало кто осмеливался бродить. Коварные межзвездные течения выбросили его на Край Мира, в гущу спрутообезьян и грибов с ядовитыми спорами. Он пропал бы там, как и многие незадачливые путешественники, если бы не демон из Горнего Воздуха. Дьявол эфира поселился в обломках ракеты, и случайно — по мановению ловкой руки слепого бога Случая — мешанина разбитой оптики приборов оказалась великолепным приемником света Чарма от Извечной Звезды и эфирных форм из Горнего Воздуха — короны Звезды.
Именно этот демон научил Даппи Хоба строить из осколков линз уловители душ. Прислушиваясь к голосу, шептавшему у него в голове, когда он смотрел в призматические осколки, саламандроподобный исследователь из Габагалуса, застрявший на Краю Мира, стал одержим демоном из Горнего Воздуха.
Эфирные дьяволы состоят из Чарма Извечной Звезды и из темноты, что поглощает ее свет. Они — разумы, бестелесны, клубятся рядом и сквозь друг друга. Но если им удается найти путь к физической форме, ими овладевает голод.
Вот это и случилось с Даппи Хобом. В один миг Риис постиг и опустошительный голод демона — ненасытимую жажду тьмы к свету, пустоты к веществу. Эфирный дьявол слился с Даппи Хобом, и они стали одним целым.
Риис узнал этого демона. Плавая в Великом Молчании, он ощутил его яркую, злобную сущность, злой разум Темного Берега. Там его знали под многими именами: Ариман, Велиал, Шайтан. Даппи Хоб привел его с собой, когда гномы швырнули его в Бездну. Они не хозяина своего свергли, но демона, который владел их хозяином.
Риис корчился в демонической жадности Даппи Хоба, желая поглотить все мистические миры: Темный Берег, Светлый Берег, Горний Воздух и самое Извечную Звезду, Съесть все, сжевать все до самого внутреннего имени.
Демон ощущал своим предназначением поглощение всех миров, но пока что он не мог даже убраться с одного темного мира, куда вышвырнули его гномы. Два миллиона дней он ютился в теле Даппи Хоба на Темном Берегу, поглощая людские жизни, оставляя — как свалки — общие могилы. Он пожирал боль и создавал города себе в помощь — огромные талисманические линзы, оправленные в сталь и бетон, чтобы разместить там свою раздувающуюся жадность, огромную, как сам камень этого мира.
Он поедал боль, два миллиона дней боли, чтобы вырастить в себе волшебную силу, перебросить ее через Бездну и начать пожирать Светлые Миры…
Чары распались, и Котяра пошатнулся, вернувшись в свое тело, а старика выпустил из когтей. Перед своими глазами он видел собственные черные лапы и когтистые пальцы. Он снова был Котярой — но теперь помнил все пережитое в теле Рииса Моргана. Но эти воспоминания были незаметной мошкой на фоне ужаса, которым несло от видения Даппи Хоба.
— Ты — ты Сатана!
Сморщенное тельце саламандры — голова едва до плеча Котяре — глядело с кресла, куда его кинул Котяра.
Котяра дрожал от глубинного ужаса. Чтобы собраться с мыслями, сдержать панику, он вслух произнес утешительную мысль:
— Магия, которая опоганила эти миры, — это твоя магия, а не моя.
— Твоя магия — это моя магия, Риис Морган. — Высохший старик костлявой рукой ткнул себя в грудь. — Я послал тебя на Ирг. — Он судорожно вздохнул и попытался выпрямиться. — Ты сам — часть моей великой магии. И ты служил мне хорошо — хотя и поневоле. — Он махнул рукой ведьмам, и они помогли ему встать на дрожащие ноги. — Знать, что ты не виноват в зверствах гремлина и его змеедемонов на Ирте — достаточная для тебя награда за причиненную боль?
Разум Котяры полыхал языком пламени, обжигая ясностью. Мысль о том, что он был пешкой в руках чудовищного демиурга, демона, подавлявшего миры и пожиравшего жизни, угнетала сознание. Усилием воли Котяра заставил разум работать, чтобы понять чудовищность того, с чем он имел дело.
— А создательница миров? — спросил он чуть слышно. — А дитя, не шевелящееся в ее чреве? — Он вгляделся в погибель, замаскированную под немощного старика. — Это правда?
— Более, чем мы.
— Значит, это все — ее сон? — Котяру согрела мысль о существе более великом, чем демон и его голод. — Вселенная, которую мы знаем, — сон беременной женщины?
— Сны внутри снов, Риис Морган. — Согбенный старик зашаркал к выходу в сопровождении ведьм. — Теперь пойдем. Обо мне мы достаточно болтали, теперь я хочу показать тебе нечто твое.
Люк выпустил их в обширную переднюю с привинченными к стенам скамьями и замшевыми креслами. Продолговатые иллюминаторы поблескивали голубыми отражениями из царства русалок. Лишь когда женщины под вуалями пристегнули Даппи Хоба к креслу, Котяра понял, что находится внутри какого-то экипажа. В тот же миг из-под пробкового пола донесся треск двигателя.
Котяра, следуя примеру ведьм, пристегнулся красным амулетным шнуром, и Чарм удержал его на месте, когда корабль отцепился от подводного обиталища. Мелькнули машущие руками русалки, и через миг в иллюминаторах закипела морская пена и отхлынула, открывая дневное небо. Прославленные пейзажи Габагалуса раскинулись под Извечной Звездой, и в небе белыми розами висели клочки облаков.
Дневной жар выжег остатки коричневой оболочки водорослей подводной ночи. Высокие поля красного мха наклонились над скользкими желтыми посевами сусла и зелеными лужайками кресс-салата. Среди мокрых полей островами возвышались мирные деревни с ветряными мельницами. Палисадники пригородов соседствовали с плодовыми садами и сельскими дорогами, расходившимися по блестящей земле на целые лиги — до дальних поселков.
— Это сусло наводит телепатический транс и ценится во всех мирах, — тихо сказал старик, прикрыв глаза и трясясь немощным телом от вибраций машины. — Но растет это сусло только в Габагалусе. Вот почему империя и пришла к этому дальнему краю творения.
